Янь Гэлин: Тетушка Тацуру

За спиной старосты, которому был уже пятьдесят один год, стояла дюжина старейшин, они молча дожидались, когда стихнет стук гэта. Ста­роста велел прекратить шушукаться и лезть друг к другу с расспросами. Его послушались.

— Подойдите ближе, еще ближе.

Толпа слаженно двинулась и быстро встала в ровное каре. Младенцы спали на руках у матерей или за их спинами, дети постарше дремали, при­валившись к взрослым. Голос у старосты тихий-тихий и хриплый — всю ночь курил. Он сказал, что старейшины проголосовали и вынесли решение: все нужно закончить, пока не рассвело. Староста был не мастер произно­сить речи и, когда не знал, что сказать, кланялся собравшимся односельча­нам, снова и снова. Он с трудом подбирал слова:

— Граждане Великой Японии — подданные Солнца, и позор пора­жения нам намного больнее смерти. Вчера вечером советские солдаты в соседней деревне убили несколько японских мужчин и всем скопом изна­силовали дюжину японских женщин; они разграбили деревню подчистую, не осталось ни зернышка, они увели всю скотину. Эти бандиты хуже настоящих бандитов, эти звери страшнее настоящих зверей. И посмотрите, сколько огней в горах! Пути назад нет! Китайцы вот-вот нагрянут! Они бы

сказали, что у нас сейчас «со всех сторон западня», «отовсюду слышатся песни чусцев».

В этот миг шестнадцатилетняя девочка, что стояла позади всех, шмыг­нула за бук, а потом, пригнувшись, во всю прыть побежала в деревню. Она вдруг поняла, что забыла надеть сережки. Золотые сережки, она тайком вытащила их из матушкиной шкатулки: нравилось наряжаться, да и любо­пытно. В Сакито жили родители ее матери, а сама она была из деревни Сиронами, что у железной дороги. Десять дней назад, когда мир только начал лететь в пропасть, мать отправила ее в Сакито ухаживать за дедом: у него остались осложнения после инсульта. Дед плохо ходил, но однажды глубокой ночью он ушел и больше не вернулся. Его труп нашли деревен­ские собаки, тело лежало в воде, а ноги застряли в расщелинах между камнями на отмели. Бабка почти не плакала: муж решил умереть, и она уважала его решение.

Отыскав сережки, девочка босиком полетела обратно к храму, гэта она держала в руках.

Она пропустила резкую перемену в речи старосты. Когда ее тень исчезла в непроглядной предрассветной тьме, староста от лица совета старейшин объявил, что они сделали выбор за пятьсот тринадцать одно­сельчан. Он сказал, что нашел самый достойный и безболезненный путь отступления из Маньчжоу-го. Для женщин это единственный путь, пройдя которым, можно сохранить целомудрие.

Люди стали понимать: староста говорит что-то не то. Пошатывающи­еся со сна дети тоже учуяли дыхание злого рока и все как один задрали головы на своих родителей. Две девушки невольно сжали друг другу руки. Женщина, стоявшая дальше всех от старосты, шагнула в сторону, взяв за руку сынишку лет пяти, осмотрелась, потом отошла еще чуть-чуть. Шаг — и скроется в молодой тополиной рощице, которую посадили этой весной. Что же задумали старейшины...

С неумолимыми лицами они стояли за спиной старосты. Староста огласил решение совета. Он сказал:

— Мы японцы и умрем с подобающим японцам достоинством. Совет старейшин раздобыл достаточно патронов, хотя это было непросто.

Людей парализовало страхом. Спустя мгновение кто-то недогадливый подал голос: «То есть как, всем вместе умирать? Зачем?!» Послышался женский плач: «Мне надо мужа с фронта дождаться!» Голос старосты вдруг переменился, став ехидным и злым:

— Решили предать свою деревню?

Свет уже понемногу разбавлял темноту, и каждую секунду небо стано­вилось чуть бледнее.

Девочка с сережками стояла сейчас в дюжине шагов от толпы, она только что прибежала, но успела расслышать слово «умирать».

Староста сказал, что настоящий японец и смерть должен принять достойно. Он выбрал старейшину, который возьмет все в свои руки и пода­рит каждому в деревне спокойную смерть. Этот старейшина — меткий стрелок, он вернулся с двух мировых войн, а сейчас отдаст жизнь за роди­ну, как всегда и хотел. Здесь, у храма с табличками предков, каждый из нас падет на землю с достоинством, мы умрем среди своих родных.

Женщины заметались, сбивчиво перебирая предлоги, чтобы избежать «спокойной смерти». Паршивые овцы есть в каждой деревне, были они и в Сакито: эти женщины благодарили старосту, но просили позволить им самим решить, как и когда умирать. Дети не все понимали, им было ясно лишь, что ничего хорошего от «спокойной смерти» не жди, все они поразе­вали рты, вытянули шеи и, задрав головы к небу, громко плакали.