Константин Симонов - Софья Леонидовна

— Заговор,— высоко поднимая палец, говорил в это время в другой комнате Прилипко.— Целый заговор... Шурика убили...— он перешел на испуганный шепот, ткнул себя дрожащими пьяными пальцами в грудь и сказал уже совсем чуть слышно: — Боюсь!

— Шли бы спать, Иван Ильич,— сказала Софья Леонидовна. — Утро вечера мудренее...

— Спать не могу. Боюсь! — все тем же шепотом сказал Прилипко. — Всего час назад узнал, сидел у себя, все хорошо, и вдруг... узнал. Пришли и сказали. На коленях просил, чтобы на машине подвезли, так и сказал: «Боюсь идти!» Хотя и бывший офицер, а боюсь идти! Боюсь...

— Да будет вам нюни-то распускать, — сказала Софья Леонидовна. После того как у нее прошел первый страх и оцепенение, Прилипко с каждой минутой становился ей все противнее и противнее.— Идите, идите, Иван Ильич, если страшно, я вас до вашей комнаты провожу,— сказала она, вставая и принуждая Прилипко тоже подняться.

— Посидеть с вами хочется, — говорил Прилипко,— я ведь тоже человек... Я человек или не человек?.. Как по-вашему?

— Человек, человек,— уже не скрывая досады, подтвердила Софья Леонидовна. — Пойдемте, я вас с лампою провожу, если так уж вам страшно.

И она уже совсем невежливо почти выпихнула Прилипко из комнаты, поддерживая под руку покачивающуюся фигуру, дошла с ним до его двери и сама помогла ему открыть дверь ключом, который никак не слушался его и два раза падал у него из рук.

— Подождите, сейчас я вам лампу зажгу,— сказала она, поставив свою лампу на подоконник и брезгливо выдергивая свою руку из руки схватившего ее, боявшегося остаться в темноте Прилипко. Она придвинула стоявшую на столе лампу, привычно подула в стекло, зажгла одну лампу от другой, накрыла ее стеклом, сначала прикрутила, а потом выпустила фитиль.— Ну вот и все,— сказала она Прилипко, бессильно сидевшему в кресле, бросив по сторонам руки, в одной из которых он так и держал свою барашковую папаху.— Спите!

Забрав свою лампу, она вышла из комнаты, в дверях еще раз взглянула на Прилипко. Тот сидел в прежней позе, уставившись куда-то в потолок пьяными, полубезумными глазами.

После нестерпимо долгого ожидания Маша наконец увидела тонкую полоску света в щели под дверью. Старуха, неслышно ступая по полу своими мягкими туфлями, вошла в первую комнату, закрыла дверь снова, как было — на два оборота ключом,— и только после этого с лампой в руках подошла к Маше. На лице у нее было горе, усталость и отвращение. «Да она совсем старая»,— впервые за все время их совместной жизни подумала Маша, взглянув сейчас на это лицо.

— Надо ее отнести куда-то,— показала старуха на рацию.— Теперь же, а потом можем и не вынести. Теперь, раз уж аресты пошли, всего можно ожидать в любую минуту.

...На Машино счастье, уже совсем подходя к дому — ей оставалось только свернуть с переулка и перейти на мостовую,— она на секунду остановилась, чтобы переменить руку. Остановилась, перехватила тяжелую корзинку из правой руки в левую, перехватывая, посмотрела наискосок, в сторону дома, и увидела, что около дома стоит немецкая машина с задними зажженными красными фонариками, а передняя дверь открыта настежь. Маша невольно отступила на шаг и прижалась к стене. Еще секунда, и она бы выскочила на мостовую, и ее, наверное, увидели бы. Все, что рассказала ей Тоня, все, что она услышала от Прилипко, заставило ее бояться, что случилось самое страшное. Это было и в самом деле именно так.

Через минуту из распахнутых настежь дверей вышел высокий немец, потом еще один немец пониже, потом Софья Леонидовна и сзади еще один немец. Выходя на крыльцо, старуха что-то сказала тому третьему немцу, который шел сзади нее, и сделала какой-то жест рукой, может быть, она хотела что-то взять из дому, но немец отвел ее руку и подтолкнул ее идти к машине. Последним вышел Прилипко без пальто и без шапки.

«Неужели он и донес? — с ненавистью и удивлением подумала Маша, с удивлением не потому, что Прилипко не мог этого сделать, а потому, что, как ей казалось, еще два часа назад Прилипко совершенно и во всем верил Софье Леонидовне.— Неужели он только притворялся? »

Двое немцев влезли в машину, потом третий немец еще раз толкнул Софью Леонидовну, и она тоже влезла туда. Прилипко продолжал стоять на крыльце. Тогда немец что-то крикнул ему, Прилипко что-то спросил, немец сердито крикнул: «Натюрлих!»

Прилипко быстро вскочил обратно в дом и через несколько секунд выскочил обратно в пальто нараспашку, в шапке и с мотающимся вокруг шеи шарфом; он быстро подбежал к машине, третий немец шутливо хлопнул его пониже спины и захлопнул за ним дверцу. Машина поехала. Немец несколько секунд постоял на тротуаре, глядя ей вслед, потом развернулся, вошел в дом и закрыл за собой двери.