Сергей Семанов - Дневник 1982 года

— Был на премьере Шатрова. На­кануне (21, в годовщину смерти [Лени­на]) были Гришин, Демичев, Кузнецов, Зимянин, Капитонов. Все говорят (Пи­менов и др.), что хотели заполучить Бровастого, но тот с 18 дек[абря] не появляется на людях. <... > В пьесе две политические идеи: 1) вводите нэп и не­медленно, народ жаждет; 2) основная опасность в будущем — великорусский шовинизм. Сквозь всю пьесу чётко и прямо проводятся две оценки: 1) рус­ский народ — бескультурное быдло, ни управлять собой, ни даже выразить свои желания, причём все русские — и крестьяне, и рабочие, и рядовые пар­тийцы; 2) Ленин любил евреев: поло­жительно поминаются врач Перстер (?), пианист Добровейн, врач Вайсброд, Свердлов, Мартов. Попутно мел­кие шпильки: в списке «кристальных б[ольшеви]ков» называется очевидный троцкист Иоффе. Сталин всё же вы­глядит плохо, хоть и пришлось за это гневно Троцкого обличить, и довольно убедительно, кстати. Отчётливо по­мянуто, что в последние годы Ленин был фактически в заключении и под строгим надзором. Важнейшая сцена с Хаммером, к[оторы]й очень любит Россию и даже о рабочих заботится, а шатровский Л[енин] горой стоит за разрядку. Для либерализма Л[енин] очень любит романс К.Р. «Растворил я окно» (не слыхал об этом). Делегаты X с[ъезда] едут под Кр[онштадт] «добро­вольно», это не верно, послали всех во­енных, а петроградцы вообще не при­ехали. Надо признать, что спектакль удался, он держится на прекрасной (да, да) игре Калягина. Есть и тонкие намёки на Рожу: Л[енин] не устраивает своего юбилея и злится. Ещё: Л[енин] не скромный дедушка, а кричит и ко­мандует. Успех спектакль иметь будет, хоть на премьере было очень скромно.

— Что же ни говори всё же, а нам везёт. Вот в Польше наводится поря­док без наших войск, а американское подставное пр[авительст]во вынуж­дено с нами рвать отношения: ведь не объяснишь же профсоюзам или воен­ным, что Рожа и Кащей и прочие — это друзья Ротшильдам и Рокфеллерам, вот и приходится ломать комедию, а нам только это и нужно! Пришлось резко порвать с итальянскими «ком­мунистами» (странные там имена вож­дей — Берлингуэр, Рейхлин, Ингаро, Наполитано — чистейшие тосканцы, конечно!). Рожа не появляется боль­ше месяца (37 дней на сегодня), явно что-то не в порядке. Уверен, что год этот спокойно не кончится, что-то произойдет. В итоге-то и неплохо по­лучилось, пожалуй, что не сняли: мы боролись с разложением, а им же. Только бы дал Бог здоровья!.. Нельзя недооценивать также, что у них нет ни идей, с к[оторыми] можно было бы об­ратиться к народу, ни людей — ведь не Петров же, не Женя Сидоров, не Ал. Михайлов и Огнев.

— Итак, издох Кащей. Нет, везёт, ве­зёт нам: не успел старый масон ни раз­ложить нас полностью, ни подготовить очевидного преемника! Как живуч: 21­го хватил его Кондратий, а только че­рез четыре дня издох — силён враг рода человеческого! Похороны будут 29-го, т.е. почти через полтора месяца после юбилея, Рожа лежит в холодильнике, значит — придётся извлекать и размо­раживать? А он? Странная, нехорошая комиссия: нет председателя, первым назван Гришин — допустим: Москва, но далее идут: Пельше, Черненко, Кири­ленко и т.д. Почему бедный АП послед­ним? Ведь по рангу он 2-й после Кащея. Да, весёлое наступает время!! Они торо­пятся распродавать Россию: кабальное соглашение с ФРГ, потом с Францией, готовятся с Голландией и прочими. Да, но столп Сиона рухнул! Как хорошо! На его место станет — это сегодня оче­видно — дегенерат Черненко, он луч­ше тем, что неизмеримо тупее, кроме того — капризен и тщеславен, как все ничтожества и выскочки, это хорошо: начудит, набурит, пробудит страну от спячки, как Никитка-балбес. Везёт нам, ох как везёт! <... >

— Показывали первый день отпева­ния Кащея (28-го): появилась Рожа с 5-ю звёздами (новшество: он повесил их в 2 ряда), ровно 40 дней не показы­вали его по теле. Порядок построе­ния такой: Рожа, Черненко, Тихонов, Кириленко. Потом подошли к семье, Рожа полез целоваться, остальные в основном рукопожимались, только Горбачёв целовался очень основатель­но (ну, ясно.).

— Похороны. Воистину, как жил, так и помер! Скучнейшие и бессодер­жательные слова по бумажке на пани­хиде — как и его «речи». Хоронили, не снимая шапок, даже близкие подошли целоваться, не снимая их, один лишь какой-то мужик с простоватым лицом догадался. Рожа засунул руки в карма­ны и так стоял у открытой могилы. Вет­хий Пельше всё время простоял с под­нятым воротником, что тоже крайне неприлично. Никто — даже близкие — не бросили ком земли в могилу. А когда показывали уже засыпанную могилу, уложенную венками, вдруг в кадре от­чётливо возник бюст Сталина — стро­гого и моложавого (он и умер моложе этого на 7 лет), он возвышался над мо­гилой, и это отчётливо выглядело, как символ. Да, ещё: могильщики опускали гроб на широких лентах, а опустив — бросили их на гроб, а не вытащили — что такое?! Словом, серного запаха предовольно. Были и хуже знаки: ког­да открыли крышку гроба и обнажили тело по грудь, порыв ветра вдруг за­крыл ему лицо: земля св. Сергия слов­но не захотела с ним прощаться. А ког­да понесли — военные, конечно, а не близкие, как положено, — гроб, то из гроба прямо в кадр торчали две обнаженные ступни, ветер сдул полог, и не догадались поправить — брр. Фальшь была сразу: почему-то начало процес­сии показывали сразу до 4-х раз под­ряд с разными словами, все заметили, обратили внимание, стали недоуменно перешёптываться у телевизора. Зачем это? Рожа два раза, стоя на Мавзолее, отходил и садился на стульчик. Гришин шёл рядом и шептал ему, куда повер­нуться и проч. Никакой скорби не чув­ствовалось, никто не уронил слезинки, даже дочь и невестка только поднесли к глазам платочки. Ледяным жил, ле­дяные и похороны. Старцы на трибуне производили жуткое впечатление: жи­вые трупы. Любопытно также: в центре стоял Гришин, слева от него Рожа, да­лее Тихонов, а справа Черненко, затем Кириленко — это в 1-м действии. Во 2-м, когда пошли войска, Черненко с Кириленко поменялись местами. У АП вид блаженный, Черненко мрачно на­суплен. Да, погиб столп, опора Сиона в России. С близкими целовался толь­ко Рожа, а из остальных Горбачёв, но было плохо видно.