Алексей Ясенев - Последний бой героя

Поверх правого плеча торчала кроваво-красная рукоять меча, покоящегося в ножнах на спине. Вообще Рогдай выглядел так, будто не на княжеском пиру сидит, а где-то под Логовом Василиска готовится к тяжёлому бою.

Поговаривали, что Рогдай заполучил не только кожу змея, из которой ему сделали кирасу, чёрные, как смоль, сапоги и поножи, но ещё и яд. Поэтому своё оружие он смазывал им, и даже небольшая рана для его врага становилась чрезвычайно фатальной…

Исподлобья он глядел на пару, сидящую друг напротив друга – сразу рядом с Владимиром. Они с таким обожанием смотрели друг на друга, что Рогдай даже сломал свою ложку (деревянную!) и не притронулся к прекрасной ухе. Он понимал, что взгляд его острых глаз может привлечь их внимание, но ничего с собой не мог поделать. Он клацал челюстями, чесал рукавицей свою черно-седую бороду, но всё равно смотрел на них.

Под боком недовольно пыхтел и кряхтел ещё один неудачливый воздыхатель – Фарлаф, обычно любивший пиры и говоривший тосты через каждую кружку мёда или пива, но сейчас он бубнил что-то себе под нос. Он тоже хотел быть на месте жениха Людмилы, но судьба сложилась иначе… Он сидел в какой-то серой свободной рубахе, подпоясанной кожаным ремнём, и сейчас вовсе не напоминал собой витязя. Чем больше чашники наливали ему мёда и вина, тем всё беспокойнее он становился, но на новобрачных старался не смотреть.

– Возрадуйтесь же, дети мои! – громогласно сказал Владимир. Он встал из-за стола, держа в необъятной ладони кубок с вином. Лицо его светилось от счастья, озаряя и рыжую бороду, и серые глаза. Мощная грудь спокойно вздымалась под зелёным камзолом. – Сегодня великий день! Поистине! Моя младшая дочь, моя замечательная Людмила, венчается с доблестным сыном земель русских. Я благословляю их на вечный союз.

– Ура! – закричали гости и застучали по столу кубками и кулаками.

Красные купеческие рубахи пестрели средь дружинных блестящих кольчуг. Чернобородые, кудрявые, рыжие, златоусые – все они приветствовали новую чету и искренне радовались. И опустошали стол, естественно. Чашки, кубки, кружки. Белая икра, чёрная. Карасёвая икра, солёная рыба в сливовом рассоле, пряженые пироги.

Белая скатерть претерпевала небывалые изменения в цвете по всей поверхности длиннющего стола. Так и грохотал пир, и все приветствовали дочь князя и её возлюбленного.

Руслан же не замечал ничего вокруг: настолько его поглощала супруга в белом одеянии, чьи русые волосы ниспадали по хрупким плечами, а большие голубые глаза смотрели на него самого. На её тонких губах играла едва заметная улыбка. Она то опускала взгляд, то поднимала. Её лицо кроме природной красоты украшала ещё девичья стыдливость, и она не могла никак её прогнать.

Руслан, конечно, чувствовал неприятный взгляд Рогдая – как будто тот вот-вот вскочит с места и заорёт что-то непотребное… Но его это особо не беспокоило – перед ним его любимая, и скоро она станет его полноправной женой, хранительницей очага и матерью его детей.

И пир продолжался. Гремела посуда, лилось вино, мёд. Чашники только успевали ходить туда-сюда, как и прислужницы. Вечер неуклонно приближался, заставляя хмелеть присутствующих. Удлинялись тени.

Потом вышел бард в ярко-красной рубахе и в синих широких штанах, державший в опалённых солнцем руках гусли. Бархатным голосом он спел песню о князе, его добродетели, его прекрасных дочерях. Почти все слушали его, кроме охмелевшего Фарлафа и озлобленного Рогдая, вертевшего в руке пустой кубок.

Неожиданно Владимир медленно поднялся опять. Все последовали за ним.

– Пора, – сказал он. – Сопроводим же новобрачных…

Все молча подались от стола, давая возможность Руслану соединиться с Людмилой. Он мягко взял её под руки, заставив засмущаться ещё сильнее, а затем повёл к выходу из гридницы. При нём не было ни оружия, ни даже шлема – только его серая клёпаная кольчуга мерно позвякивала кольцами.

Проходя мимо Рогдая и Фарлафа, он почувствовал холод, как будто прошёл рядом с куском льда, но всё равно не стал оглядываться на них. Лишь отметил, что кроме них недоволен союзом ещё один человек – парень чуть старше него самого, у которого через плечо была перекинута волчья шкура. Досада проступала на его смуглом лице, и между бровей то и дело собиралась мимолётная складка. Но злости во взгляде не было.

То был Ратмир – хазарский хан. Спокойный, исправный воин.

Новобрачные прошли к выходу из гридницы; на улице уже жара спала.