Иван Лихачев - WORD to PDF Converter - go4convert.com

В то же время в силу своего неблагоприятного хронологического по­ложения между последними вспышками Возрождения и Реформации и уже надвинувшейся суровой эпохой XVII века Средиземноморье во вто­рой половине XVI века представляет собой «обманчиво привлекатель­ный сюжет», как писал Люсьен Февр. Нужно ли подчеркивать, в чем его интерес? Знать, чем стало Средиземноморье в начале Нового времени, когда мир перестал жить ради него, вращаться вокруг него и в его ритме,

будет небесполезно. Тезис о его стремительном упадке, о котором всегда говорят, не кажется мне особенно основательным — скорее, наоборот, все свидетельствует о противном. Но, оставляя в стороне этот драматиче­ский момент, я полагаю, что все связанные со Средиземноморьем пробле­мы обладают чрезвычайной человеческой ценностью и, следовательно, ин­тересны как историкам, так и неисторикам. Думаю даже, что их отголоски доходят до нашего времени и что они не лишены той «полезности» в узком смысле слова, которой Ницше требовал от истории вообще.

Я не стану далее распространяться о привлекательности и об иску­шениях, которые таит в себе этот сюжет. Его ловушки, то есть слож­ность и обманчивость его поворотов, уже перечислены. Я бы добавил еще следующее: среди наших исторических сочинений ни одно не мог­ло быть для меня предметом подражания. Посвященное текучему про­странству историческое исследование, помимо всех достоинств, несет в себе и все опасности, связанные с непривычным. Но, грубо уравнове­сив чаши весов, не был ли я прав, когда принял рискованное решение и, позабыв о благоразумии, счел, что игра стоит свеч?

Мое оправдание заключается в самой истории написания этой кни­ги. Первоначально, в 1923 г. мои намерения были более благоразумны­ми: она была задумана в классической форме исследования, посвящен­ного средиземноморской политике Филиппа П. У моих тогдашних учи­телей эта идея встретила горячее одобрение. Ее воплощение виделось им в русле истории дипломатии, маловосприимчивой к выводам гео­графии, достаточно равнодушной (как слишком часто и сама диплома­тия) к экономике и социальным проблемам; относящейся свысока к до­стижениям цивилизации, литературы и искусства, великих свидетелей всякой достойной внимания истории; в русле той истории дипломатии, которая закостенела в собственных предрассудках и чурается всякого выхода за пределы канцелярских кабинетов, к подлинной бьющей ключом жизни. Объяснить политику Мудрого Монарха означало для них прежде всего распределить между государем и его советниками меру ответственности за выработку этой политики, за ее изменения в зависимости от обстоятельств; установить исполнителей главных и второстепенных ролей; составить подробнейший отчет о политике

Испании в мире, где Средиземноморье занимало лишь один раздел, и притом не самый важный.

Начиная с 80-х годов XVI века все силы Испании были одним махом повернуты к Атлантике, где грандиозная империя Филиппа II должна бы­ла, сознавая или нет грозящую ей опасность, выдержать упорную борьбу не на жизнь, а на смерть. Мощное движение маятника бросило Испанию навстречу ее атлантическому жребию. Прислушаться к этим подземным толчкам, к этой динамике испанской политики и предпочесть такое иссле­дование детальному расписыванию шагов Филиппа II или дона Хуана Ав­стрийского; полагать к тому же, что, несмотря на их иллюзии, эти персона­жи часто лишь действовали по заданному сценарию, означало уже выйти за традиционные рамки дипломатической истории. Однако задаваться во­просом, не имело ли Средиземноморье за пределами спорадической поли­тической игры далекой Испании (игры довольно бесцветной, если не счи­тать патетической вспышки Лепанто) своей собственной истории, своей судьбы и своей насыщенной жизни и не заслуживала ли эта жизнь чего-то большего, нежели роль полотна для живописной картины, было равно­сильно поддаться искушению огромным и рискованным сюжетом, ко­торый в конце концов захватил меня.

Мог ли я не сознавать этого? Да и как было переходить от одного хранилища к другому в поисках ключевых документов, не замечая этой пестрой и интенсивной жизни? Как было не обратиться перед лицом столь разнообразной и плодотворной активности к тому революцион - ному пересмотру экономической и социальной истории, которому не - большая группа французских ученых пыталась придать значимость, не оспоренную ни в Германии, ни в Англии, ни в Соединенных Штатах, ни даже в соседней Бельгии или в Польше? Невозможно было подойти к истории Средиземноморья во всей ее неохватной сложности, не следуя их советам, не прибегая к их опыту, не оказывая им поддержки, не защи­щая новые формы исторической науки, обдуманные и разработанные у нас и заслуживающие распространения за нашими границами, спору нет, науки, склонной к экспансии, сознающей свои цели и свои способ - ности и вследствие необходимости разрыва со старыми стереотипами стремящейся покончить с ними — не всегда справедливо — но какая важность! Здесь представлялась прекрасная возможность, увлекшись незаурядным предметом, воспользоваться его масштабом, его запросами, его противодействием и его ловушками, наконец, его размахом ради по - пытки построения иной истории, чем та, которую нам преподавали.