Маргарет МакХейзер - Уродина

— Снежинка? — спрашиваю я с любопытством. — Я не понимаю.

— Ты — самый уникальный, красивый и интересный человек, которого я знаю. И так же, как нет двух одинаковых снежинок, также никогда не будет другой Лили. Не для меня. Не сейчас и никогда.

— Но я только половина снежинки. Я никогда не буду целой и никогда не буду идеальной.

— Я не поверю в это, Лили. Никогда. Ты можешь быть повреждена, и я говорю, повреждена, а не разрушена, потому что ты сама выбираешь, как тебе жить. И если бы ты была разрушена, ты бы отказалась от жизни, так что ты не такая.

Вау, каким напряженным может стать воздух?

— Спасибо, — говорю я, затем достаю из пакета небольшую коробочку и открываю ее. Я вижу великолепный изысканный золотой браслет с маленькой очаровательной снежинкой на нем. — Макс, — восклицаю я от счастья. — Он великолепен! Спасибо. Пожалуйста, помоги мне надеть его, — я вынимаю его, и Макс застегивает браслет на моей руке.

— Пожалуйста, Лили.

Я застываю на мгновение, любуясь самой прекрасной вещью, которую когда-либо видела. Он такой тонкий, но потрясающий. Я не могу перестать улыбаться.

— Спасибо, — еще раз говорю я, обнимая Макса.

Мы стоим обнявшись некоторое время, затем он отодвигает меня и смотрит на свои ноги.

— Я устал, Лили. Мне нужно поспать. И, кстати, завтра утром у нас будут блинчики. А я, как известно, делаю самые лучшие мэнкейки на свете (Примеч.: в США существует мужской День Отца, и в этот день им готовят Mancakes (мужские «пирожные, запеканки, торты, лепешки», cake имеет много переводов)) .

— Хах, — дразню я. — И кто сказал, что эти мэнкейки лучшие? — я показываю кавычки в воздухе.

— Ха, это просто. Я так сказал, — мы оба улыбаемся, и тишина наполняет комнату.

— Спокойной ночи, Макс. Спасибо за то, что ты здесь. Мне действительно нужно было все, что ты сегодня для меня сделал. От еды и до твоей компании. Принесу тебе подушку и одеяло, — я иду к шкафу в коридоре и достаю несколько одеял и подушку. — Вот, держи, — я приношу их в гостиную.

— Спокойной ночи, Лили. Сладких снов.

Сегодня я отказываюсь от вечернего душа, потому что у меня просто нет сил, чтобы его принять. Я раздеваюсь, надеваю свою пижаму и заползаю в кровать. Сон манит меня к себе. Так же, как и Уэйд, мама и папа.

От сладкого запаха блинчиков мой живот урчит и будит меня ото сна. Я потягиваюсь в кровати и улыбаюсь, потому что знаю, что у меня есть друг, который, заботясь обо мне, на кухне печет для меня блинчики и ждет, когда я проснусь.

Прошлой ночью я прошла через эмоциональную мясорубку. Груз все еще в моей груди, но, кажется, он стал легче. Это как если бы я снова смогла дышать, освободив перетянутые легкие. Может пройти несколько месяцев или даже десятилетий, прежде чем я снова позволю кому-либо занять место в моем сердце.

Лежа в кровати, глядя в совершенно белый потолок, я решаю начать бракоразводный процесс в начале следующего года. Я не могу оставаться замужем за Трентом. Мне нужно разорвать с ним все связи, в том числе ту, что мы установили, когда поженились.

Я выползаю из постели и чищу зубы, прежде чем отправиться на кухню, где аромат горячих блинчиков сильнее и соблазнительнее.

— Доброе утро и счастливого Рождества, — говорю я Максу, переворачивающему блин.

Он поворачивается, улыбаясь, и когда видит меня, его рот распахивается в изумлении, а глаза округляются так, что почти вываливаются из орбит.

— О, мой Бог, — говорит он, глядя на меня.

Я все еще в пижаме и с растрепанными волосами. Я скрещиваю руки на груди и пячусь назад из кухни.

— Мне очень жаль. Я, должно быть, ужасно выгляжу, — быстро говорю я и отворачиваюсь.

— Нет, не уходи, — окликает он меня. Повернувшись обратно, я вопросительно смотрю на Макса. — Извини, у меня просто перехватило дыхание. Ты такая красивая.

Я улыбаюсь его комплименту, хотя для меня, как правило, сложно даже принять это, не то, что слышать. Но я знаю, что Макс искренен, и он имеет в виду то, что говорит. Он поворачивается обратно и продолжает готовить блинчики.

— Если мадам изволит занять свое место, я подам ей горячий шоколад, что приготовил для нее, и положу побольше зефира, который я нашел. И подам ей завтрак, — говорит он с очень богатым и необычным акцентом.

— Что ж, спасибо, сэр, — говорю я, присаживаясь за кухонную стойку и наблюдая за Максом.

Он мурлычет себе под нос и, конечно же, начинает петь песню «Jingle Bells», а затем «Олененок Рудольф».