Вадим Верник - Книга победителей

– Ефремов ведь поначалу не пускал в театр «чужую» режиссуру.

– На мой взгляд, это совершенно справедливо, – не было еще прочной школы, эстетика только вырабатывалась, рождался общий язык. После «Пяти вечеров» Ефремов уговорил меня поставить еще один спектакль – уже официально. Это были «Двое на качелях».

– Режиссура постепенно вытеснила из вашей жизни актерскую профессию. Жалеете об этом?

– В общем-то театр не баловал меня хорошими ролями – за всю жизнь сыграла только три стоящие роли: Грачиху в спектакле «Без креста», мисс Амелию в «Балладе о невеселом кабачке» и Марту в «Кто боится Вирджинии Вульф?». Мы все в «Современнике» были воспитаны на убеждении: актер должен играть только то, что нужно театру. Одинаково серьезно относились и к главным ролям, и к эпизодам. И все же расставалась я с актерской профессией мучительно. После того как поставила «Обыкновенную историю», за которую мы получили Государственную премию, меня решили перевести на режиссерскую ставку. Помню, как я тогда плакала, – мне казалось, что прощаюсь с актерской профессией навсегда. Слезы мои, как видишь, были оправданны… Позже я совершенно потеряла вкус к актерской работе. Режиссура настолько вытеснила из моей жизни первоначальную профессию, что у меня давно нет ни актерской мечты, ни каких-либо актерских притязаний… В театре я и днюю, и ночую, занимаюсь не своими делами: то ремонт, то переезд, то гастроли, то поиск спонсоров. Я же никого этим не обременяю, никого не прошу за меня куда-то сходить или что-то сделать, я все пытаюсь сделать сама.

– Далеко не каждая женщина выдержит такую нагрузку, и далеко не каждый мужчина выдержит рядом такую сильную женщину.

– Вот-вот. Я не знаю ни одного человека, которому было бы приятно, когда его называют «муж такой-то» или «жена такого-то». Само собой, появляются определенные комплексы. Я пыталась с этим бороться, когда жила с Марком (Марк Абелев, известный ученый, бывший муж Галины Волчек. – Прим.), с которым, как ты знаешь, у меня до сих пор замечательные отношения. Помню, из некоторых посольств вместо письма «госпоже такой-то с супругом» стали присылать персональные конверты. Это была большая победа.

– Как вы считаете, режиссерское кресло меняет сознание женщины?

– Мне это режиссерское кресло приносило столько тяжелых, неприятных моментов, что я потеряла все свое здоровье. Каждый раз после очередного стресса, связанного с ситуацией в театре, я понимаю, даже чувствую, как уходит значительная часть оставшегося здоровья. К сожалению, в любом театре есть и должны быть обиженные люди, потому что не все равны талантом.

– Эти обиженные когда-нибудь выступали против вас?

– Нет, но пережила я многое. Даже мой любимейший Гафт, который тоже меня очень любит, много лет назад при молодых, когда Мишка Ефремов и еще кто-то был на сцене, сказал: «Да какой ты режиссер?» Если ему припомнить, он, конечно, скажет: «Галюня, ты что, этого не было!» Тогда я ему ничего не ответила и продолжала репетировать. Так что всякое бывало.

– А сейчас бывает «всякое»?

– А как же? У меня болела душа, когда Марина Неёлова отказалась играть в спектакле «Враги. История любви». Был страшнейший стресс, я даже в больницу попала. А выйдя, встретилась с Катей Половцевой, молодым режиссером, попросила подыскать что-то для Неёловой. Я очень рада, что у неё получилась «Осенняя соната».

– Благородный жест главного режиссера, который умеет подняться над личными амбициями и обидами.

– Возможно. А вот когда я думала о Гафте, о новой роли для него, то вспомнила о пьесе «Игра в джин».

– Кстати, я в школьные годы смотрел «Игру в джин» в Малом театре. Спектакль привезли американцы.

– А как ты думаешь, почему они его привезли?

– Неужели с вашей подачи?

– Конечно. Когда я была в Америке в конце 70-х, решила две недели смотреть в Нью-Йорке только театральные постановки. Короче, я посмотрела там всё, Вадик. Всё, что ты сейчас видишь, всё, что сейчас называют словами «фишки», «креатив», всего этого я насмотрелась на Бродвее в 1978 году. Там было что-то интересное, разумеется, но в массе своей всё это было не гуд. А потом я попала на постановку The Gin Game с оскароносной Джессикой Тэнди и Хьюмом Кронином. Тогда я сказала себе: «Если бы Станиславский открыл сейчас глаза и увидел то, что видела я на этом Бродвее, он бы сам закрыл крышку своего гроба. Но если бы увидел «Игру в джин», то, безусловно, понял бы, что театр есть!» Джессика и Хьюм стали моими большими друзьями – изумительные люди, они ко мне потом приезжали в гости. Они-то и дали мне эту пьесу и сказали: «Делай с ней что хочешь».