Вадим Верник - Книга победителей

– Ты о таких тонких вещах говоришь, и мне невольно хочется перекинуть мостик к твоей собственной жизни. Ты ведь уже в достаточно зрелом возрасте начал жизнь с чистого листа, всё изменил кардинально. Какую же силу воли надо для этого иметь! У тебя была проторенная дорога, которая по логике никак не должна была привести во ВГИК.

– Мне кажется, это просто цепь совпадений.

– Какие уж тут совпадения? Ты окончил мореходное училище, потом служил на флоте…

– Да.

– У тебя была какая-то цель?

– Не было никакой цели. Наверное, инфантильность помогла. Мне кажется, при всей моей внешней брутальности я был очень инфантильным. Существовал в комфортном режиме, и было сложно выбраться из зоны комфорта. В этом и заключается инфантильность человека: им самим можно манипулировать, и он будет всем потакать, лишь бы только ему было хорошо. Это про меня. Поступив в мореходку, находясь в открытом море, я не знал, чем буду заниматься дальше.

– Все шло по инерции.

– Абсолютно. Была некая проторенная дорожка: мой дядя заканчивал мореходку, хотя и не ту, в которой я учился, но подобную. Для меня это был путь наименьшего сопротивления. Плюс возможность получения всяких благ. Мне вообще всегда казалось, что человек рожден не для того, чтобы работать. Работа – это, к сожалению, наша обязанность, чтобы прокормиться.

– Хорошо, вот ты говоришь «получение всяких благ». Какие блага у тебя вырисовывались?

– Ну, ты не забывай, что это был Советский Союз. Советский Союз – это железная занавеска, невозможность даже сигарет приличных купить, а мореходка – это выход за границу. У меня много таких знакомых было, мы их называли «мореманы». «Мореманы» приезжали – у них джинсы, у них сигареты, они красиво одеты, красиво пострижены. Ну и все девчонки их, конечно же. (Улыбается.) При минимальных потерях ты мог быть кем-то, на кого обращали особое внимание.

– Всё так и было?

– Конечно. Я закончил мореходку в Кронштадте и перевелся в Мурманск. Там у меня уже была возможность общаться с иностранцами. Не то что были вояжи заграничные, это же была армия. Максимум наши суда попадали в Германию – ЗГВ, Западная группа войск. Но человек, попавший на этот корабль, дважды оказывался в мечте: он мог ходить за границу, служа в армии, и вывозить оттуда разный хлам, в том числе и какие-то подержанные иномарки, которые можно было продавать и зарабатывать кучу денег на этом, ничего не вкладывая. Правда, всеми этими благами я не успел воспользоваться в полной мере. Распался Советский Союз, 1991 год. Ну и глупо было оставаться в морском флоте, если теперь тебе открыт весь мир.

– Каковы дальнейшие действия?

– Не было никаких действий, я уволился и поехал домой, в Калининград. А там жизнь опять пошла по инерции.

– Ты, кажется, работал кочегаром, официантом.

– Официантом я работал уже в Москве. Тогда не было у меня никаких целей, у меня, повторяю, вообще никогда никаких целей не было. Но при этом я почему-то всегда знал, как всё будет, знал, как всё получится и как нужно поступить.

– Так сильно развита у тебя интуиция?

– Может быть, это и интуиция.

– Ты работал кочегаром и тебя всё устраивало…

– …конечно, меня ничего не устраивало, хотя были какие-то якоря. У каждого человека в жизни есть свои сдерживающие факторы: семья, мама. Но можно пропустить жизнь, она пройдет мимо тебя, и ты так и не поймешь, в чем смысл этой «железной дороги», по которой ты едешь к счастью.

– «По дороге к счастью»… Ты с кем-то советовался, когда решил поступать во ВГИК?

– Нет, не советовался. Мама узнала о том, что я поступил во ВГИК, только когда я уже отучился там два года.

– Да ладно!

– Я приехал домой в отпуск, и она спрашивает: «Где ты живешь, что происходит с тобой?» Я говорю: «Во ВГИКе учусь».

– Такие у вас «близкие» отношения?

– У нас действительно близкие отношения. Не знаю, почему все так вышло. Когда я поступил в институт, мне было уже двадцать семь лет. Почему я должен докладывать, что со мной происходит? Мое поступление не было каким-то вымученным решением, просто какие-то факторы подтолкнули меня к этому. Было лето, было тепло, можно было путешествовать. Мне кажется, просто исчезла мотивация оставаться в Калининграде, и почему бы тогда не уехать? Вот недавно я ездил на гастроли в Калининград, мне так приятно было там опять оказаться… Мы ведь жили не в самом городе. Калининград – достаточно крупный центр, который мнит себя пупом земли. А мы жили в маленьком городке Гусеве, названном в честь героя Сергея Ивановича Гусева, погибшего при штурме города Кёнигсберга. Раньше наш город назывался Гумбиннен – очень красивое название, правда переводится оно как «гнилая вода». И жизнь там была соответствующая этому названию, а смысл ее заключался в какой-то пустышке. Так что, когда появилась возможность уехать, я уехал.