Лисевич - Из книг мудрецов (проза древнего китая)

ИЗ «ЧЖУАН-ЦЗЫ»

Стр. 83. Лао Дань — так звали философа Лао-цзы (см. с. 70—71). О Цинь И, который назван здесь его другом, ничего не известно.

Стр. 84. ...Цзысы, Цзыюй, Цзыли и Цзылай...— Не путать этих даосских мыслителей с учениками Конфуция, имевших те же «прозвания» (кроме прозвания Цзылай).

Великая Глыба обременила меня телом...— Здесь имеется в виду громада Мироздания.

Стр. 85. Мо Е (или Мо Се).— Когда хорошее железо и тем более сталь являлись в Китае еще большой редкостью, стальные клинки были окружены легендами, они носили собственные имена и казались если не одушевленными существами, то, во всяком случае, чудесными предметами, наделенными значительной жизненной энергией — ци. К таким удивительным мечам древности относился и меч Мо Се. Изготовлен он был по приказу могущественного царя государства У, что лежало в низовьях реки Янцзы, знаменитым мастером Гань Цзяном в самом конце VI в. до н. э. Уже сам исходный материал был необычен — легенда утверждала, что железо это родила царская наложница после того, как обняла железную колонну. Когда мастер варил из него сталь, плавка не получалась, и тогда жена его, по имени Мо Се, бросила в расплавленную массу свои волосы и ногти, отдав железу часть жизненной энергии человеческого тела (по другой версии, она бросилась в печь сама). Из этой стали мастер выковал два меча: меч - мужчину, в котором преобладала энергия Ян, отданная стали мастером, и меч-женщину, в котором преобладала энергия Инь его жены. Соответственно клинки получили и свои имена: один был назван по имени мастера, Гань Цзян; другой — по имени его жены, Мо Се. Последующие драматические коллизии, связанные с этими чудо-мечами, читатель узнает, если прочтет известную новеллу Лу Синя «Меч» («Старые легенды в новой редакции».— см.: Лу Синь. Повести и рассказы. М., Художественная литература, 1971, с. 383—400).

Бо Лэ — раб, возвысившийся до звания конюшего при дворе правителя могущественного царства Цинь, Мугуна (659— 621 гг. до н. э.). В китайскую литературу он вошел как образ замечательного знатока коней: в этом тексте он даже предстает как человек, впервые приручивший лошадь или хотя бы научивший ее ходить в боевом строю, хотя все это произошло задолго до Бо Лэ. В переводах из даосской книги «Ле-цзы» читатель встретит его имя в еще более красочной притче (см. с. 152—153).

Стр. 86. Хэсюевы времена — времена легендарного «золотого века», далекой древности, когда у народа «не было ни начальников, ни старших», и сам он «не ведал ни алчности, ни страстей». Хэ Сюя иногда отождествляют с мифическим Огненным владыкой, божеством Солнца и огня, который, в свою очередь, в ряде мифологических фрагментов предстает как Божественный землепашец, впервые научивший людей сеять злаки и собирать урожай. Огненный владыка также научил людей отличать ядовитые травы от полезных, изобрел солнечные часы, дабы люди вели счет времени, и впервые учредил рынки, чтобы они могли там выменивать вещи, в которых нуждались. Исходя из всего этого, «Хэсюевы времена» в китайской традиции — это не просто «золотой век» естественного состояния человека, но и легендарный переломный момент, когда появляются первые начатки цивилизации.

Стр. 87. Яо и Шунъ — совершенномудрые государи далекой древности, якобы правившие Китаем приблизительно в XXIII—XXII вв. до н. э. Китайская традиция считала их образцом добродетели, благочестия и успешного осуществления принципа «недеяния» в государственном управлении. Их жизнь проходила в предельной простоте: они жили в хижинах, крытых камышом, одевались в пеньковое платье, ели из глиняных чашек. Во всех лишениях, выпадавших на долю их подданных, они винили только свое собственное нерадение. «Это я виноват, что он голоден!» — корил себя Яо, если кому-то из подданных его нечего было есть; «Я довел его до этого!» — говорил он, когда кто-либо из подданных совершал проступок. В отличие от узурпатора Тянь Чэн-цзы, упомянутого в тексте, Яо не только не дорожил своим престолом, но, напротив, постоянно искал более достойного преемника, которому он мог бы уступить власть. В конце концов, таким избранником стал добродетельный земледелец Шунь, не питавший злобы даже к своим обидчикам и превзошедший всех в сыновней почтительности и братской любви.

Стр. 88. Лун Фэн был обезглавлен, у Би Ганя вынули из груди сердце, Чан Хуну выпустили кишки, тело Цзысюя бросили в реку...— Перечисленные герои древних легенд фигурируют в китайской литературе как образцы добродетельных советников, невинно пострадавших от жестокости неправедных государей. Первые два пытались наставить на путь истины погрязшего в разврате и злодействах последнего государя династии Инь Чжоу Синя (1098—1066 гг. до н. э.). Особенно настойчив был в своих наставлениях Би Гань, приходившийся старшим дядей идущему к неминуемой гибели деспоту и потому рассчитывавший на его почтительность. Однако когда тому наскучили советы, он под хохот придворных решил проверить, «правда ли, что в сердце мудреца семь отверстий», и приказал вырвать сердце из груди Би Ганя. Чан Хун столь же неудачно пытался давать советы чжоускому царю Лин-вану (571—545 гг. до н. э.). Что же до Цзы-сюя, советника могущественного «гегемона» Фу Ча, царя восточного царства У (495—473 гг. до н. э.), то он сам покончил с собой по приказу прогневавшегося на него государя, но в погребенье ему было отказано, и тело его унесла речная стихия.