Гейдар Джемаль - Давид против Голиафа

Неумолимая поступь истории имеет в своей динамике единый вектор: прогрессирующую мобилизацию человеческого материала. Люди строятся во все более жестко организованное сообщество, в котором их обратная связь с источником инициативы вверху слабеет, а прямое воздействие на них растет. (Так, например, группа инициативных вождей заложила будущий «вечный город» Рим, потом принудила племена к относительно мягкому сотрудничеству и подчинению. Следующий шаг – сакральная монархия архаического типа. Потом возникла республика, фактически мобилизовавшая все население Апеннин в статусе «гражданина»; наконец, предельная форма мобилизации выразилась в образовании империи, в которой не осталось практически никого вне политического действия Цезаря. При этом Цезарь был все, а массы – ничто.)

Это же определяет и природу войн: хотя на первый взгляд между собой воюют вожди, воплощающие суверенитеты своих народов, в действительности война оказывается средством мобилизации населения, причем не только в военном, но, прежде всего, в культурноисторическом и политическом аспектах. Война ведется за то, чтобы сознание, воплощенное в знати, встало в иные, более оперативные отношения к бессознательному, воплощенному в массе. Бессознательное же в социальном смысле представляет собой «сырое время», еще не получившее смысл и не ставшее историей. Знать отнимает это «сырое время» у народа, превращая его в двоякий капитал: роскошь материального и проявленность духовного.

В эту традиционную эпоху насилие, идущее сверху вниз, имеет «мужской» характер: оно открывает пути социально неизведанного и сопряжено с предельным риском авантюры. Исторические лидеры – наиболее подверженная превратностям категория существ.

В Новое время, благодаря кризису верхов и расслоению знати, часть «личностных кристаллов» – персон, обладающих сознанием – отбрасывается вниз. Они начинают в своей борьбе опираться на тех, кого недавно подавляли. Сознание, таким образом, приходит в массы и из проектного становится протестным. Тем самым создается встречный вектор насилия: снизу вверх. Изначально он не может иметь никакого иного оформления, кроме религиозного (в противоположность метафизической и языческой природе насилия, идущего сверху вниз).

В итоге последние этапы мировой истории характеризуются не борьбой сознания против инертного бессознательного (хотя элементы этого никогда вполне не исчезают), но противостоянием двух типов сознания. Это приводит к тому, что в современном социуме насилие становится универсальным и повседневным, а позиция «верхов» (да и сами «верхи») коренным образом перерождается. Вместо риска и авантюры их заботой становится сохранение статус-кво, преемственность и безопасность. Таким образом, насилие «верхов» становится «женским», вырождаясь в бюрократический контроль и полицейскую брутальность. Протестная агрессия снизу, напротив, приобретает мужской характер.

Ближайшее будущее неизбежно сопряжено с ростом обоюдного встречного насилия, под действием которого будут распадаться ложные культурные бренды, фиктивные общности и изжившие себя суверенитеты. В перспективе человечество ждет растягивающаяся на многие поколения гражданская война между глобализмом сверху и глобализмом снизу. В этих условиях понятие «коллективного бессознательного», скорее всего, окажется устаревшим.

Одно из наиболее частотных слов, употребляемых в постсоветской России – это гламурно звучащий термин «элита». Строго говоря, он означает «избранные». Однако, в традиционном обществе еще сравнительно недавнего прошлого господствующие классы отнюдь не были «элитой». Аристократии и даже крупной буржуазии власть принадлежала по праву рождения. Социальное происхождение было тесно связано с особым качеством личности, обладавшей превосходством над другими «от Бога».

Проблема насилия в тогдашнем обществе также стояла иначе, чем теперь. Вопрос о легитимности насилия со стороны монархического истеблишмента по отношению к «вилланам» («подлому сословию») не обсуждался: Богом данное право было совершенно очевидно в традиционной сакральной перспективе. Не ставился также отдельный вопрос о нелегитимности бунта против монарха: для его подавления не нужно было квалифицировать силы бунтовщиков как «незаконные вооруженные формирования».

Насилие тогда было очевидным, прозрачным и концентрированным по месту и времени.