Кротков Антон - Аннотация

*

Луков объявил своим спутникам, что меняет маршрут, так как довольный полученной мздой пограничник сообщил ему о крупной банде не подчиняющихся никому разбойников, появившейся как раз у них на пути.

Следующие несколько суток отряд пересекал высокогорное плато. Своего коня Одиссей отдал Кире. Вторую лошадь стал требовать себе комиссар, но Одиссей распорядился посадить на неё больных.

Местность, по которой они шли, была неприветливая: растительности никакой, одни камни. Температура начала резко падать, хотя для весны это было нетипично. Даже днём стало холодно, а ночью особенно. Эта была безлюдная страна. Правда, два раза им попадались старые кострища. Наверное, здесь останавливались одинокие кочевники. Встреча с ними вряд ли бы облегчила положение экспедиции, ведь судя по крошечному размеру костров, эти странники имели при себе минимальное количество топлива, достаточное лишь для того, чтобы обогреть одного человека.

Чтобы согреваться на бивуаках сожгли всё лишнее вплоть до пустых мешков. В том числе пытались использовать в качестве топлива шерсть из сёдел.

Но даже теперь комиссар категорически отказался пожертвовать хотя бы одной книгой из своего чемодана. Он готов был убить всякого, кто посягнёт на его собственность! Лаптев даже спал теперь чуть ли не в обнимку со своей переносной библиотекой и с двумя револьверами в руках. Это выглядело, как умопомешательство.

Некоторых солдат до того измучил холод, что они, словно безумные, совали пальцы в костёр и засыпали, подставив спину пламени.

Одиссей тоже все время дрожал от холода. Особенно сурово приходилось на закате, ещё до розжига кастра, и рано утром после пробуждения ото сна. В такие часы у Одиссея зуб на зуб не попадал, и на душе становилось особенно тоскливо.

Чтобы не поддастся апатии, он постоянно заставлял себя заниматься каким‑нибудь делом, например, вести записи, хотя с трудом удерживал карандаш почти негнущимися пальцами. И всё‑таки Луков старательно выводил каракули и линии в записной книжке, которая заменяла ему одновременно личный дневник и экспедиционный журнал, и потом бережно прятал её во внутренний карман и застегивал на пуговицу.

*

Люди зябко кутались в шинели и проклинали начальника, который завёл их гиблую горную пустыню. Одиссей и сам уже сомневался, что поступил правильно, выбрав обходной маршрут без совета с проводниками. Но что‑то мешало ему кому‑то ещё довериться после измены Ягелло. Из‑за этой его недоверчивости они погибали. Разум молодого начальника наполнялся сомнениями и ненавистью к себе…

Из мрачных размышлений Одиссея вывело внезапное появление на их пути странного путника. Дело было на закате третьего дня. Все вдруг увидели бодро идущего им навстречу удивительного странника – обнажённого, с одной повязкой на бедрах, горбоносого старика с седой развевающейся бородой библейского пророка. Георгий долго о чём‑то разговаривал с этим человеком на каком‑то индийском наречии. Как и бородатый странник, Георгий тоже не обладал крепким сложением, и, тем не менее, с удивительной духовной стойкостью переносил все невзгоды пути. Одиссея удивило, что в конце их разговора старик уважительно поклонился юноше, который принял это как должное.

Георгий сказал Лукову, что попросил путника поговорить с ним, и тот, мол, согласился. Йог рассказал Одиссею, что обошёл всю Индию, побыл в Мекке и других святых местах, а теперь направляется в Китай, чтобы посетить какой‑то высокогорный монастырь и встретиться со знаменитым духовным учителем, которому уже 130 лет.

– Надо спешить, я слышал скоро знаменитый гуру погрузиться в глубокую медитацию, из которой выйдет лет через тридцать – сказал йог, поднимаясь. Он отказался от второй чашки горячего чая, хотя ради того, чтобы порадовать путника, Одиссей приказал использовать последнее топливо. Отшельник даже не взял предложенный ему свитер.

Одиссей долго стоял и смотрел вслед удаляющейся бодрым шагом тощей фигуре. Теперь он стыдился собственных сомнений, и в то же время снова ощущал прилив так необходимого сейчас энтузиазма. Это мимолётная встреча изменила настроение во всём отряде и принесла экспедиции долгожданную удачу. На следующий день температура начала повышаться. Ни у кого уже не оставалось сомнений в том, что им удастся выбраться из диких пустынных мест. Наконец полностью прояснилось сознание почтенного археолога, он больше не бредил, а рассуждал, как и раньше очень трезво. Луков воспринял выздоровление Кенингсона от странной болезни, как очень хороший знак.