Владимир Шак - Апельсины у кромки прибоя

Камни на Мертвой долине — неправильные, как сказал бы Винни Пух. Вроде бы, на обломки метеоритов они похожи, но — со сглаженными углами, не острые. Поднимешь один — кроху какую-нибудь, и сказочное существо на ладони окажется. Поднимешь другой — профиль древнего человека увидишь.

Как я выяснил у знатоков, сложена Мертвая долина из известняков, из достаточно плотного материала. Окультурить этот участок Южнобережья человеку оказалось не под силу. И природа обошла его стороной, сэкономив на нем деревца и кустарники. Однако загадка в другом: как известняки оказались у поверхности моря? Находятся-то они обычно высоко в горах. Тем не менее, не случайно, что Мертвая долина почти соседствует с островами Адаларами и Пушкинским мысом — т.н. скалами-отторженцами. Можно предположить, что после какого-то грандиозного катаклизма [многие миллионы лет назад] они все вместе — кто быстрее, кто медленнее, правда, сползли с главного хребта Крымских гор. А рядом примерно в ту же пору сквозь толщу земли на свет божий пробивался будущий Аю-Даг — вулкан-неудачник.

А чувствуете, как легко сбегать с Мертвой долины к морю? На пути ведь к пушкинскому Лукоморью больше нет возвышенностей. Хотя, стоп — а справа от нас что скрывается под хмурыми ливанскими кедрами и кипарисами? Извиняюсь, чуть не забыл: там, на каменистом холме, находится историко-архитектурный памятник «Склеп Владимира Березина», бывшего хозяина здешних мест. Охраняют вход в склеп десять кипарисов — по пять с каждой стороны. Сам склеп — это высокая каменная ниша с крестом над ней. Построена по проекту императорского архитектора Николая Краснова, автора Ливадийского дворца. Внутри склепа сохранились остатки мозаичных икон святых Владимира и Ольги [Ольгой, напомню, звали супругу Березина]. Кажется, в середине 30-х их пытались сбить… и не получилось. Не позволили святые безбожникам надругаться над своими образами.

Умиротворение царит возле склепа. А на скамейках каменных легко думается. О чем? Да как сказать…

Ну, например, об Одиссее. Да-да, о бродяге Одиссее, путь которого, как утверждают некоторые крымские историки, пролегал именно по Гурзуфской бухте. Не верите? А давайте старину Гомера вспомним: «Прежде увидишь стоящие в море утесы; / кругом их шумно волнуется зыбь Амфитриды лазоревоокой; / Имя бродящих дано им богами…» Не об Адаларах ли речь? Сближение их, а потом — расхождение, очевидно с яхты, летящей, скажем, от Аю-Дага к Гурзуфу. Причем в какой-то момент ближняя к вам скала закроет дальнюю. То же самое можно наблюдать и с берега, бродя по пенистому прибою Гурзуфской бухты. «Все корабли, — читаем далее Гомера, — к тем скалам подходившие, гибли с пловцами. Доски одни оставались от них и бездушные трупы…»

По рассказам местных аквалангистов, возле Адалар господствует сильное подводное течение. Видимо, оно и увлекало корабли древних мореходов на скалы. К слову заметить, на дне возле островов имеется множество обломков амфор… керамики, что как раз и наводит на мысль: у сходящихся скал действительно гибли суда.

Зачем они к берегу подходили, почему не брали мористее [у берега же опаснее — пираты тут промышляли]? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно учесть специфический ветровой режим крымского Южнобережья, расположенного под главной грядой гор. Прижимаясь к берегу, суда современников Одиссея прятались от мощных ветров, слетавших с гор. А в бухте их ждала еще одна напасть — коварное подводное течение… «Только один, все моря обежавший, корабль невредимо Их миновал — посетитель Эста, прославленный Арго…» Вторым, значит, был Одиссей, повторивший маршрут аргонавтов.

«После ты две повстречаешь скалы: до широкого неба / Острой вершиной восходит одна, облака окружают / Темносгущенные ту высоту, никогда не редея». Возможно, так Гомер Аю-Даг охарактеризовал: осенью и зимой Медведь-гора однозначно напоминает высочайшую скалу, «острую» [невидимую глазу!], вершину которой постоянно укутывают волнующиеся облака, движущиеся, к тому же, по кругу.

«…Туда не взойдет и оттоль не сойдет ни единый / Смертный, хотя б с двадцатью был руками и двадцать / Ног бы имел, — столь ужасно, как будто обтесанный, гладок». Более точно и кратко описать почти идеально плоскую — с моря — скалу Шаляпина, примыкающую к мысу Пушкина, мог только Гомер. Так, может быть, он и бывал в Гурзуфской бухте? В качестве матроса, допустим, проходил ее на борту античного кораблика. А попав в рабство к местным племенам, был ослеплен.