Бурунова Елена - В омуте страстей

Боялась сказать ему: «Я не могу». Рано или поздно это надо было сделать. Набравшись смелости, чтобы увидеть в любимых глазах боль обиды, она вошла внутрь палатки.

Тусклая свеча горела в центре. Её свет играл с тенями на лицах знакомых пани людей. Богдан подскочил с места и бросился к долгожданной гостье. Его руки обняли хрупкое тело чужой жены.

Он зашептал:

- Я знал, что ты придёшь. Старая нянька была неправа. Ты уедешь со мною, Янина.

Вместо ответа пани, отстранилась от пышущей огнём груди Богдана. На улице мороз, а рядом с ним настоящий огонь. Грейся, как у костра. И сгореть от его жара можно. Так сильно он её любит.

- Оставьте нас, – попросила Янина, смотря в сторону пасынка и Остапа. – Нам надо поговорить.

Второй раз повторять не пришлось. Казак был из догадливых. Поднявшись на ноги, сказал:

- Ну, да. Вы поговорите, а мы постережём, чтоб не мешали.

Подхватив за шкирку, всё ещё сидящего мальчишку, поволок его к выходу. Тот не упирался, но возмутиться успел:

- Им надо поговорить, пусть и идут на мороз. Мы-то чего должны уходить?

Слова княжича остались без ответа. Янине и Богдану сейчас не до него. Стоя друг напротив друга, они не отводили глаз. И каждый читал в любимых глазах ответы на свои вопросы, которые вслух произнести не решались.

- Не оставляй меня, – словно молясь, сказал Богдан.

Он так долго жил мечтами о Янине, что теперь не мыслит своей жизни без неё. Что-то внутри его подсказывало – больше им не свидеться. Судьба свела их в последний раз. Если она сегодня не уедет с ним, то так и останется мечтою. Мечтою, живущей во снах любящего её казака.

- Не оставляй.

Ещё раз взмолился он, опускаясь на колени перед пани. Его руки обняли ноги Янины. Уткнувшись лицом в казацкие шаровары на ней, Богдан сильнее прижал её к себе.

- Украду. Ей- богу, украду, если сама не поедешь, - от безысходности уже угрожал он.

- Я не могу, - опустившись на колени и, прикоснувшись ладонями к лицу Богдана, сказала пани.

- Можешь. Брось всё и бежим. Мы будем свободны, как и мечтали. Помнишь?

- Помню, любимый, но не могу. Я последняя из рода Азинских осталась. Если сбегу с тобою, что будет с памятью моего отца? – Она опустила глаза, смахнув одинокую слезу со щеки. – И я не могу бросить семью.

- Какую семью, Янина? – вскипал Богдан. – Ты моя! Не его! Ты всегда была моей. Нет у тебя мужа, кроме меня. Нет у тебя детей! Хочешь, забирай Машу, но сегодня ты уедешь со мною. Я больше не потеряю тебя. Решай! На коне или поперёк коня? Но только со мною!

Таким резким Янина его ещё не видела. Богдан никогда не кричал на неё. И глаза не резали злостью. Будь на его месте кто-нибудь другой, то пани так же закричала в ответ. Только сегодня их последняя ночь вместе. Так зачем тратить скоротечные минуты на ссоры. Силой любимый не сможет забрать её. Слишком любит, чтобы невольницей держать рядом собою.

- Кем я буду там? Смогу ли жить жизнью чужой мне? Я пани, Богдан. Ехать сзади за тобою в телеге, как походная девка, не по мне. Ждать и бояться, что ты не вернёшься с набега? Это для меня тоже не жизнь. А если татары нападут? В каком гареме мне от тоски погибать? Найдёшь ли ты меня там? Нет, - теперь слёзы катились одна за одной.

- Я буду с тобой. Я не оставлю тебя одну, - ладонью смахнул он её слёзы.

- Ты затоскуешь. А я слишком люблю тебя, чтобы держать.

- Так что же, расстаёмся, раз не можем быть вместе? – спрашивал он, а в глазах надежда, что передумает Янина.

- Не сегодня. Завтра, - её пальцы стали развязывать верёвочки на своей рубахе, - а сегодня я твоя. До самого рассвета только твоя, Богдан.

- Как жить мне без тебя? – целуя нежную шею, спрашивал он.

- Я всегда с тобою, любимый, - снимая рубаху, говорила она. – Жар солнца – это моя любовь греет тебя, - шаровары сползали вниз, а его руки оставляли горячие следы на теле. – Дождь – это я так тоскую по тебе. Ветер в твоих волосах – это я ласкаю тебя. Зимняя стужа – это мне так холодно без тебя. Пенье птиц – это я пою тебе.

Дико. Жадно он стаскивал с себя и с неё одежду. На улице начинала свой танец февральская метель, а им сейчас было не до качающейся на ветру палатки. В рваные дыры материала влетали снежинки и тут же каплями дождя падали на разгорячённые тела любовников. Свеча дрожала на сквозняке, готовая вот-вот потухнуть. Но даже полный полумрак не смог остановить их. В эту ночь ничто не имело значение, кроме любви. Словно голодные волки, они не могли насытиться такой скудной добычей, как пара часов до рассвета. Первые лучи солнца навсегда разлучат два любящих сердца.