Александр Варго - Медиум

– Хватит трепаться, – опомнился Вадим, – Призраки уже здесь. Кажется, нас хотят пригласить к столу.

Но утренний эпизод скоро вытеснили другие события. Басардин еще не проснулся.

– Пустяки, дело житейское, – печально улыбалась Полина Юрьевна, отрезая ломтики от добротно прожаренной яичницы, – Анатолий Павлович временами бывает вреден, несносен и абсолютно недисциплинирован. Он скоро спустится.

Тень дворецкого Хольгера застыла над головами вкушающих, гремела шваброй в дальнем закутке Клара Леопольдовна. Неуютно становилось на душе. И глазунья с бараньими косточками и тушеной капустой (довольно плотно для завтрака) была ужасно недосоленной. Пришлось налегать на апельсиновый сок, поданный к столу в достатке. Фельдман выказывал признаки нетерпения, косил на китайский фарфор, английское серебро, французский фаянс XVIII века, рисовал пальцами какие-то кабаллические узоры.

– Может, расскажете, господа, что нового в России? – дрябло вопрошала Полина Юрьевна. В свете дня ее морщинистое лицо сделалось еще бледнее, очертились темные круги под глазами.

– О, Полина Юрьевна, в России все меняется с каждым месяцем, – как-то отрывисто бормотал Фельдман, – Во всяком случае, телевизор нам пытается это внушить. Вам не кажется, что стоит пригласить Анатолия Павловича к столу?

– Анатолия Павловича к столу уже пригласили, – как-то резко отозвалась хозяйка, – Не правда ли, Хольгер?

Дрогнула тень дворецкого.

– Совершенно верно, фрау Полина. Полчаса назад я разбудил Анатолия Павловича, он поставил меня в известность, что немедленно встанет.

– Двадцать минут назад, перед тем как я спустилась к столу, Анатолий Павлович сообщил мне то же самое, – тихо проговорила хозяйка.

– А несколько минут назад дверь в вашу спальню, Полина Юрьевна, была уже открыта, – высунулась из подсобки Клара Леопольдовна, – Я думала, что Анатолий Павлович спустился…

– Черт… – треснул вилкой по столу Фельдман, и все вздрогнули, – Извините, Полина Юрьевна, – перехватил он инициативу, – Мы здесь не за тем, чтобы выказывать хорошие манеры, входить в доверие и ублажать вашу ностальгию. Если в доме творится черт знает что… – он не договорил, катапультировался из-за стола, зашагал к лестнице. Вадим помчался за ним. Допивать апельсиновый сок пришлось на бегу…

Они влетели в коридор. Дверь в хозяйскую спальню была закрыта. Либо примерещилось Кларе Леопольдовне, либо…

– Какого черта… – ворчал Фельдман, переходя на олимпийский бег.

Кто-то из домашних вскричал за спиной, когда они ворвались в спальню. Встали, дыша, как загнанные стайеры.

– Господи, да что вы возомнили… – хрипела Полина Юрьевна, расталкивая их локтями.

В спальне никого не было. Продавленная постель со скомканным одеялом и сплющенной подушкой, в изголовье мятый журнал со взбудораженным, диковатым дирижером на обложке, вставная челюсть в многогранном стакане… Они растерянно озирались. Виновато глянули на смертельно побледневшую Полину Юрьевну, у которой подкосились ноги. Она добрела до кровати, села, укоризненно посмотрела на Вадима – как будто это он замутил. Остановился, не переходя порог, нахмуренный Хольгер, всунула бородавчатый нос Клара Леопольдовна.

– С Анатолием Павловичем все в порядке? – пискнула она.

– А были основания сомневаться? – прошепелявил старческий голос.

Басардин, живой, немного опухший, с обмякшей челюстью, в мятых бриджах и обвисшей майке стоял на пороге ванной комнаты, испуганно поводил глазами.

– Боже правый, – перекрестилась Полина Юрьевна, – Ты испытываешь наше терпение, Анатолий. Молодые люди невесть что подумали, ты доведешь нас до инфаркта…

– Что вы делали в ванной, Анатолий Павлович? – сглотнув, осведомился Фельдман. Вопрос идиотский, – машинально отметил Вадим.

– Зубы чистил… – прошепелявил Басардин.

– Вот эти? – Павел выстрелил указующим перстом в бокал с одинокой челюстью.

– Эти, – улыбнулся композитор, – Произошел вопиющий случай, господа. Впервые за много лет, встав с кровати, я забыл оснастить свой рот зубами. Начал чистить, как-то не пошло…

Хрюкнула Клара Леопольдовна. «Вашу мать, господа хорошие…» – прошептала Полина Юрьевна. «А чистят ли вставные челюсти?» – подумал Вадим.

Солнце за окном одолело полуденную отметку, впрочем, в кабинете маститого композитора за шторами оно почти не ощущалось. Павел с Фельдманом устроились на диване, разглядывали обстановку: стеллажи, заваленные книгами и старомодными виниловыми пластинками, фотографии, на которых Басардин был запечатлен с незнакомыми, но, безусловно, уважаемыми людьми, снимки многолетней давности, в полной мере позволяющие оценить былую привлекательность супруги и жизнелюбие крепыша-композитора. Басардин заседал за массивным дубовым столом, делал пометки в здоровенном талмуде и временами прикладывался к ребристой фляжке в кожаном «обмундировании».