Я не сразу пришел в себя, но как только это произошло, я спросил, о какой войне он упомянул в начале нашего разговора, на что получил ответ, что это будет война с Германией и начнется она 22 июня 1941 года. Последнее высказывание опять выбило меня из колеи.
- И что, - спросил я, - эту войну мы тоже проиграем?
- Нет, - сказал он, - выиграем, но сделаем это ценой больших жертв. Завалим, - сказал он, - врага трупами.
Постепенно я стал брать себя в руки. Мне показалось странным, как он все это излагал. С одной стороны видно было, что он меня люто ненавидел, а с другой - говорил как бы от имени честных коммунистов. Я невольно обратил внимание на то, он говорит "выиграем", "сделаем", хотя молодой человек из девяностых годов не мог еще родиться к 1941-му году. У меня, конечно, мелькнула мысль, что наука будущего, наверное, действительно добилась таких невиданных результатов, что смогла создать машину времени, но на этой мысли я долго не задержался. Меня зацепили обвинения в мой адрес, которые были чудовищно нелепыми. Я просто не мог представить за собой такой вины, которая привела бы к миллионам жертв. Наука наукой, но с этим тоже надо было разобраться.
- Ну хорошо, - сказал я. - Если вы, действительно, коммунист, и, как я понял, чувствуете свою сопричастность к народу, прошедшему через войну, то вы не можете совершить действия, которые приведут к гибели большого количества людей, честно и искренне борющихся за новую жизнь.
Он насторожился. Я понял, что в его искренности не ошибся, и он готов меня выслушать.
- Мы находимся, - сказал я, - на завершающем этапе сбора информации о деяниях Ежова. У нас есть неопровержимые данные, что он готовит антикоммунистический переворот. Если вы сейчас меня убьете, то мое место займет его человек, и тогда страну зальет море крови.
Я увидел, что он переменился в лице, и понял, что о Ежове он что-то знает.
- Ежова арестуют без вас, - сказал он.
- Нет, молодой человек, - возразил я, - вы, как пришелец из будущего, плохо представляете наше время. Обезвредить Ежова под силу только мне и Берии. С обязательной помощью Берии, - уточнил я, - Ежов еще обладает большой силой, у него создана разветвленная сеть из первых секретарей обкомов и крайкомов, еще совсем недавно он мог запросто арестовать меня на каком-нибудь партийном пленуме. В Политбюро положение нашей группы очень неустойчивое. После того, как полгода назад Ежов арестовал Чубаря, в ней осталось только шесть человек из пятнадцати.
Я увидел, что гость растерялся и понял, что если обо мне в будущем наговорили невесть что, то информация о Ежове дошла туда в неискаженном виде. Правильно говорит китайская пословица, что солнца рукой не заслонишь. Все переврать не получится.
- Да, - поникнув в голосе, согласился мой судья, - Ежова арестуют в апреле 39-го, а сейчас у вас март. Ваша смерть может помешать торжеству правосудия. Вам, действительно, еще нет адекватной замены.
Неожиданно он вскинул взгляд.
- Ежова я сам устраню, - сказал он, - сразу после вас.
Тут уж я разозлился.
- Молодой человек! - резко сказал я. - Что даст ваше геройство? Ежов окажется жертвой неизвестного убийцы? И при этом нетронутой останется вся его сеть! Которая будет способна к самовоспроизводству. Или вы хотите перебить всех поименно? И сколько вы будете мотаться по стране, оставляя за предателями ореолы героев? Нет уж! Лучше будет, если мы со своими негодяями разберемся сами, без помощи пришельцев!
Тут он окончательно сник.
- Мы с большим трудом, - продолжил я, видя, что инициатива переходит в мои руки, - сместили его с должности. Нами двигали только догадки. Теперь в руках у Лаврентия Павловича оказались все документы НКВД, а в них открылась ужасная картина...
- Хорошо, - сказал он, - сейчас я вас не трону. Но вам не уйти от возмездия.
- Смерти я не боюсь, - заметил я ему. - Однако хочу посоветовать вам, прежде чем устраивать самосуд, тщательно разбираться в ситуации. Я вижу, что вы знали, что Ежов будет арестован в апреле, но, не подумав, заявились убивать меня в марте. Вы говорили о скорой войне. А подумали ли вы, что перетряска руководства страны накануне ее грозит стране катастрофой?
- Но ведь вы расстреливаете лучших военачальников, ослабляете армию.
- А вы хорошо их знаете? Не подумали ли вы, что если они сейчас ходят в соратниках Ежова, то во время войны могут предать? И в каком случае жертв будет больше?
А потом я его спросил: "А сколько будет жертв в той войне?"
- Где-то около тридцати миллионов.
Читать дальше