Артем Веселый - Гуляй Волга

Царь объелся медом, и к утру дух из него вон. Полцарства он рыбаку не дал и в дочери отказал, ну, а все-таки перед смертью поставил его старшим над всеми мудрецами-думщиками.

Живут.

Рыбак вино пьет, яйца вволю ест и к царевне молодой подбирается. Светлянка царствует, а рыбака к себе ближе чем на сажень не подпускает. Ну, а мудрецы были свирепы, – зависть берет, рыбак в царски дела путается, – и всяк только и думает, на какую бы хитрость пуститься, чтобы рыбака со света сжить.

Приходит к царевне один мудрец и говорит:

– Было мне виденье и голос от твоего батюшки. Велел он рыбака к себе прислать, чтобы окуньков ему на ушицу наловил.

Согласилась Светлянка. Рыбак с похмелья во дворце мучился. Холуи схватили его, завернули в сети и поволокли на реку. Сгребли на берегу деревьев пребольшую кучу, рыбака взвалили, сучьями забросали да и зажгли, чтобы душа его с дымом на небо летела. Рыбак унюхал – паленым пахнет, сразу очухался и думает: «Жить тошно, да и умирать не находка». Выпутался из сетей, в дыму потихоньку к воде сполз и уплыл на остров. Мудрецы-думщики обрадовались, что избавились от него и опять за свое, начали царством ворочать.

Живут.

Прошло сколько-то время, подъявился рыбак как ни в чем не бывало – и прямо к царевне.

– Так и так... Близко ли, далёко ли, долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли, а побывал я у твоего батюшки и рыбки ему наловил, насолил.

– О чем он с тобой побеседовал? – спрашивает дочь.

– О чем ему со мной, дураком, беседовать? – отвечает рыбак. – Просил он для умной беседы всех мудрецов-думщиков той же дорогой к нему прислать.

Мудрецы – круть-верть, туда-сюда, не тут-то было. По приказанью царевны, свалили их всех на кострище и сожгли [70/71] под барабанный бой. Рыбак не будь дурен, царевну на себе оженил и сам царем стал. Весь народ возрадовался. На целый год пошло у них пированье. И я там был, вино и мед пил, украл царев шлык, в подворотню – шмыг, и поминай как звали...»

Отгремела весна

отсверкала красна.

Кама вбралась в берега, загустели леса, в лесах – калина, малина и дикое вишенье, хоть косой коси.

Заря зорю встречала.

В лесах тосковала кукушка, на перекатах судак бил малька, и по ночам – в грозы – над омутами, как свиньи, плескались сомы.

Крепко спится под шум ветра, под плеск волны.

Шли своей силою на веслах и на шестах, и бечевою, подпрягая в лямки набранных по пути татар и чувашей, бежали парусным погодьем.

Секли дожди, хлестала волна.

Полон дикого своеволья и напористой силы, Ярмак не щадил ни своих, ни чужих костей и – гнал. Вставал он раньше всех, наскоро молился на закопченную складную икону и тормошил караванного:

– Поплыли!

Караванный поднимал куренных старшин:

– Поплыли!

Куренные старшины будили людей:

– Поплыли!.. Поплыли!..

Подымались лохматые, рваные, с запухшими от комариных укусов рожами, крестились на алевший восток, обжигаясь хлебали заранее сваренную кухарями ушицу и, на ходу дожевывая обмусоленные овсяные лепешки, валились к стругам.

– Поплыли!

– Водопёх, выбирай бросовую, толкайся!

– Загребные, на весла!

Струги гуськом пробирались вдоль бережка.

– Ох, братцы, спал я нынче, – клюй ворона глаз – и носом бы не повел.

– Всех нас атаман примучил, ребро за ребро заходит.

– Торопыга.

– Крутенек батюшка, да пререкаться-то с ним не приходится.

– Терпи, кость, плывешь в гости.

– Вестимо, на то и гульба...

– Горе наше тут гуляет..

В самую жару устраивали привал. Наскоро пожевав чего придется, расползались в кусты и, укутав головы в тряпье, отдыхали. В полуденной тишине сонно бормотал ручей, перебирая [71/72] обмытые камни. Склонившись над ручьем, как завороженные дремали ивы.

И снова атаман гнал по стану позыватых:

– Поплыли!..

В полулета добрались до Орла-городка, бревенчатые башни которого были видны издалека.

Горел празнишний день.

На звоннице звякал колоколишка. Усыпанный народом берег гудел, переливался цветными рубахами и сарафанами.

Купались невдалеке ребятишки, – были накатаны они на песчаную отмель словно крашенные луковым пером пасхальные яйца. Голые девки лежали на светлом песке одна подле другой, будто тугоносые осетры на багренье.

Из глоток казачьих лился яростный свист и хохот:

– Э-э, пчелки! ......медок!

– .................................................................................................................................

– Бабы, бабы, соловья вам нады, а то собакам выброшу...

Девки расхватали одежу и, сверкая наготою так, что у гулебщиков глаза ломило, бежали в талы.