lib - Êåéò Òèðíàí

Петля душила, и я откинулся головой, затылком чувствуя что-то жесткое и холодное. Стукнувшись головой, то ли по звуку, то ли по ощущениям я понял, что лежу на чем-то каменном. Скосив глаза попеременно вправо и влево, понял, что нахожусь выше уровня пола. В голове мелькнула мысль о жертвенном камне. Неприятная, признаться мысль. Не то чтобы так уж боялся смерти - только что мне совсем не улыбалось возвращаться в этот мир, но как-то не хотелось умирать в чьих-то пакостных руках, служа чьим-то гнусным целям, и доставляя удовольствие чьей-то порочной душе...

Нужно было успокоиться и взять себя в руки. Образно, конечно, потому что руки были так привязаны к телу, что от впившихся в плоть веревок я их попросту не чувствовал. Неизвестно, сколько времени я провел в таком состоянии, но хотелось верить, что еще не все потеряно и, сумев развязаться, мне удастся вернуть рукам и чувствительность и силу.

Я сделал несколько глубоких вдохов - не помогало. Нужно было что-то более действенное, чем простая дыхательная гимнастика, знания о которой я так же, как и многое другое, получил во сне. Бабка Серафима старалась научить меня всему, что знала сама, и не ее вина, что внук оказался таким ленивым и бесталанным. Мысль о Серафиме неожиданно подсказала еще один метод, которым я мог воспользоваться в моем, прямо скажем, незавидном положении. Молитва, мантра - вот, что могло помочь! Я попробовал сосредоточиться, чтобы вспомнить хотя бы самую простую молитву и, о чудо, мне удалось это! Читать вслух было невозможно, по причине заполнившей рот тряпки, но этого и не требовалось. Сконцентрировавшись на горевшем напротив факеле, я мысленно произносил:

- Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящи Его. Яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня, тако погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знаменем, и в веселии глаголящих: радуйся, Пречестный и Животворящий Кресте Господень, прогоняй бесы силою на тебе пропятого Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшего и поправшаго силу диаволю, и даровавшего нам тебе Крест Свой Честный на прогнание всякаго супостата. О, пречестный и Животворящий Кресте Господень! Помогай ми со Святою Госпожею Девою Богородицею и со всеми святыми во веки веков. Аминь...

Молитва была не самой простой, и в моем, изнемогающем от последствий приема колдовских семян теле что-то напряглось, в ожидании способного нарушить текущее положение дел чуда. Зря только напрягалось - ничего не произошло. Потолок не рухнул, пол не вздыбился, веревки по-прежнему впивались в мое тело, и единственное, что изменилось, это качнувшееся пламя факела. Сначала оно качнулось в одну сторону, затем в другую. Было очень похоже на колеблющееся от легкого сквозняка пламя свечи. Я неотрывно смотрел на факел. Пламя вновь качнулось влево, словно пригнутое чьей-то могучей рукой, задрожало и, взметнув целый ворох искр, снова выпрямилось. И я услышал голоса...

Низкие, гудящие как ночной ветер в щелях иссохшей от времени оконной рамы, голоса звучали где-то далеко, и было абсолютно невозможно разобрать ни слов, ни смысла, ни даже интонаций. Я замер, стараясь понять, приближаются они или отдаляются. Трудно сказать, чего мне хотелось больше, но логичнее было бы предположить, что первое было предпочтительнее - в конце концов, даже если это голоса идущих по мою душу врагов, то это перемена. Насколько она могла быть опасной, еще предстояло узнать но, в любом случае, перемена всегда несет надежду...

Голоса приближались. Прислушиваясь, и пытаясь разобрать слова, я едва не прозевал, когда голоса стали вполне различимы и успел закрыть глаза в последний момент, когда услышал их совсем рядом. Чей-то низкий, хриплый голос раздался чуть не у самого уха, но я постарался удержать дернувшиеся, было мышцы лица - инстинкт подсказывал, что чем дольше мои враги не будут знать, что я в сознании, тем больше у меня шансов на спасение. А если это друзья, то я и вовсе ничем не рискую...

- Давай, отвязывай! - Лающий, неприятный голос прозвучал эпитафией палача, вытаскивающего из петли задохнувшегося висельника.

- Дрыхнет еще, собака!

- Странно, что вообще жив, - прохрипело над ухом, - столько дыма на него ушло, а он еще дышит.

- Ничего, недолго ему осталось, - отозвался голос, показавшийся мне знакомым, - скоро навсегда уснет, ведьмак проклятый!

Промучившись целую секунду, я вспомнил - это был голос Володьки, алкоголика и пропойцы, тупого и злобного бездельника, по которому в советское время плакали бы все лечебно-трудовые профилактории. Перед глазами мелькнуло лицо Анны, предупредившей меня и о нем, и двух его собратьях по зеленому змию, и о каком-то черном человеке, сопровождавшем Зою.