Евгений Некрасов - Муха и влюбленный призрак

— Я тоже «пару» схватил, и что? Прыщи от этого не вылезают! — сказал красивый двоечник Славка Воронин, выгодно повернувшись к Маше в профиль.

Девочки говорили, что четверть еще только нача­лась и можно все исправить.

При этом класс разделился на «соловьевцев» и «деревяшек». Яростнее всех защищали Петьку троеч­ники, напуганные тем, что теперь никто не даст им списать. Но, кроме них, в пеструю компанию «со­ловьевцев» попала даже отличница Шушкова и еще многие девочки. Они уверяли, что Петька показал язык учителю от любви, чтобы выглядеть героем пе­ред Машей. А Деревяныч якобы знал о Петькином светлом чувстве и нарочно его подставил. Где это ви­дано: язык показал Ромео, а двойку влепили Джуль­етте?!

«Деревяшки» считали, что во всем виноват безба­шенный Петька. Герой, называется: язык высунул. А Деревянычу что было делать — стерпеть и ждать, когда Петька отвесит ему щелбана? Единицу за спи­сывание Петька, считай, уже заработал. Деревяныч не мог наказать его как-нибудь посерьезней, вот и поставил двойку Маше. Для Петьки ее «пара» хуже десяти своих.

За спорами «соловьевцы» и «деревяшки» почти забыли о Маше. Она отвела в сторону подругу На­ташку и шепнула:

— Возьми потом сумки. Мою и его.

Тихая Наташка ужаснулась:

— А ты?! Прогулять хочешь?

— В жизни надо попробовать все! — с бесшабаш­ным видом ответила Маша.

Спряталась в туалете, дождалась звонка и вышла в затихший коридор.

Глава III

ПОДСЛУШАННЫЕ РАЗГОВОРЫ

Честно признаться, ей уже хотелось пойти на урок. Извинилась бы, состроила глазки биологичке: мало ли какие у девочки причины на минутку задержаться... Тут Маша вспомнила, как ее жалели. Многим это нравится, и ей нравилось в детстве. Она притворялась больной и пила кипяченое молоко с пенкой, лишь бы мама не пошла на работу и сидела у ее постели. Но с тех пор у Маши прибавилось гордо­сти. Пускай пройдет день. Завтра у всех найдутся другие заботы, и с ней будут разговаривать как все­гда. Без этой жалости, от которой Маша чувствовала себя обманутой и несчастной.

Оставалось выйти из школы, не попавшись на глаза охраннику. Для этого существовала черная ле­стница. При Бобрищеве по ней ходили кухарки, про­давцы угля и молочницы. А в школьные времена чер­ную лестницу облюбовали старшеклассники. Здесь курили, списывали домашние задания, а кое-кто и целовался, но не будем называть имен. Двери на чер­ную лестницу всегда были заперты, но замки момен­тально разбалтывались под напором гвоздей, прово­лочек и девчачьих шпилек.

У Маши не было шпильки, но замок согласился открыться и стержнем от шариковой ручки. А ведь учебный год только начался. К зиме он будет отпи­раться спичкой.

Она вышла на черную лестницу. С обратной сто­роны двери висел привязанный бечевкой гвоздь и было написано фломастером: «Швейцаров здесь нет». Гвоздем замок заперся с первого тыка.

— А вот еще прикол, — услышала Маша бас Бо­инга. — Звонишь кому-нибудь ночью и базаришь: «Ты меня задолбал, мужик! Хорош брать трубку, в натуре, мне уже спать хочется!»

— А знаешь прикол: «Это звонят из магазина «Сантехника». Вам унитаз нужен? Нет? Тогда мы придем и снимем», — сказал Петька. Он и не думал топиться, а сидел себе на ступеньке и по очереди с Боингом дымил коротеньким окурком. Боинг затя­гивался привычно, а Петька только набирал дым в рот и пыхал.

Маша села на другой пролет лестницы, чтобы ее не заметили, и стала слушать.

— Затянись, затянись, — приговаривал Боинг. — Табачок, он все напряги оттягивает. Знаешь песню: «Ты одна не изменяешь, сигарета, сигарета!» Забыл, как дальше.

— «Даже лошадь убиваешь, я люблю тебя за это», — не задумываясь, продолжил Петька. Он сочинял сти­хи. Плохие, зато быстро.

— Не, Там по-другому: «ответа», «привета»... — стал припоминать Боинг и запоздало хохотнул. — Про лошадь — это рулёз. Как в анекдоте: приходит лошадь в бар...

— Знаю, — перебил Петька. — «И добавьте в кок­тейль капельку никотина».

— В натуре! — Боинг посмеялся, чтобы скомкан­ный Петькой анекдот не пропал зря, и спросил: — Соловей, а ты правда в Алентьеву втрескался?

— Сам не знаю, — признался Петька. — Иногда смотрю на нее и за руку взять боюсь. Такая она хруп­кая. Как изо льда.

— Алентьева?! — изумился Боинг. — Она больше меня на турнике подтягивается!

— Я не про то, — сказал Петька. — Тебе, Боинг, не понять.

— Мне?! Да я на год и два месяца тебя старше, со­сунок! Я, если хочешь знать, с Нинкой из кафе...