Марк Твен: Приключение Гекльберри Финна

– Смотри-ка! – да я же дома ! Как это я сюда попал? А плот где?

– С ним все в порядке, – говорю я.

– А с Джимом ?

– И с ним тоже, – отвечаю я, немного, правда, замявшись.

Однако Том заминки моей не заметил и говорит:

– Хорошо! Отлично! Значит, все обошлось и опасаться нам нечего! Ты тетушке-то рассказал?

Я хотел сказать «да», но не успел, потому что тетя спросила:

– О чем рассказал, Сид?

– Ну как же, о том, как мы все это устроили.

– Что устроили?

– Да все же! Как будто у вас тут много чего происходит! О том, как мы беглого негра освободили – я и Том.

– Милость господня! Освободили беглого… Что это бедное дитя говорит? Боже, Боже, у него опять рассудок мутится!

– Ничего у меня не мутится! Я знаю, о чем говорю. Это мы освободили его – мы с Томом. Задумали освободить и освободили . Да как красиво все проделали!

И начал он рассказывать, и тетя Салли ни разу его не перебила, только смотрела на Тома во все глаза, не мешая ему похваляться, да и я мигом понял, что мне даже и пытаться слово вставить не стоит.

– Подумайте сами, тетушка, какая это была работа – недели работы, час за часом, каждую ночь, пока все вы спали. Нам же пришлось и свечи украсть, и простынку, и рубашку, и ваше платье, и ложки, и жестяные тарелки, и столовые ножи, и медную грелку, и жернов, и муку, – конца-края не видать, – вы и вообразить не можете, сколько трудов пошло на изготовление пил и перьев, на надписи, на то, на другое, и не можете даже вполовину представить себе, как это было весело. А пришлось еще гробы рисовать и все остальное, и писать ненанимные письма от грабителей, вставать по ночам и спускаться по громоотводу, и рыть подкоп, и веревочную лестницу вязать, и запекать ее в пирог, и посылать Джиму ложки и прочие инструменты в кармане вашего передника…

– Милость Господня!

– …и поселить в хибаре крыс, змей и другую живность, чтобы у Джима компания была, а потом вы продержали здесь Тома с маслом в шляпе так долго, что у нас едва все не сорвалось, потому что, когда фермеры прибежали к хибарке, мы из нее выбраться еще не успели, пришлось спешить, а они услышали нас и погнались за нами, и я получил пулю, а после мы соскочили с тропы и пропустили фермеров мимо себя, а когда прибежали собаки, мы их не заинтересовали, собаки на шум понеслись, а мы добрались до нашего челнока и поплыли к плоту, и оказались вне опасности, и Джим стал свободным человеком, и все это мы сделали, только мы – ну разве не роскошь, тетушка?!

– Отродясь ничего подобного не слышала! Стало быть, это вы , мелкие вы пройдохи, учинили все безобразия, от которых у нас ум за разум заходил, вы перепугали нас только что не до смерти! Так и хочется выдрать вас обоих сию же минуту. Подумать только, я места себе не находила ночь за ночью, а вы… Ну погоди у меня, вот только поправься, маленький ты негодяй, тогда я из вас обоих душу вытрясу!

Однако Тома распирала такая радость и гордость, что остановиться он не мог, и продолжал молоть языком, а тетя Салли то и дело перебивала его, изрыгая пламя и дым, и делали они это одновременно, точно кошки на ихнем молитвенном собрании и, наконец, она говорит:

– Ну ладно, можешь наслаждаться вашими похождениями, сколько душе твоей угодно, но смотри у меня, если я тебя хоть раз вблизи от него поймаю…

– От кого? – сразу посерьезнев, удивленно спрашивает Том.

– От кого ? От беглого негра, конечно. А ты думал, от кого?

Том грозно взглянул на меня и говорит:

– Том, ты же сказал, что с ним все в порядке, так? Разве он не скрылся?

– Он ? – переспрашивает тетя Салли. – Это негр-то беглый? Никуда он не скрылся. Его опять сюда привели, живого-здорового, и сидит он, весь в цепях, в той же хибарке на хлебе да на воде, и будет сидеть, как миленький, пока за ним хозяин не явится, а не явится, так мы его продадим!

Том даже сел в кровати – глаза горят, ноздри раздуваются и сжимаются, совершенно как перепонки у жабы, – и закричал на меня:

– Они не имеют права держать его под замком! Беги! – не теряй ни минуты! Выпусти его! Он не раб, он так же свободен, как любой, кто ходит по этой земле!

– Что такое говорит это дитя?

– Чистую правду я говорю, тетя Салли, вот что! и если никто к нему сейчас же не пойдет, так я сам пойду! Я же его всю жизнь знаю, и Том тоже. А старая мисс Ватсон умерла два месяца назад, и ужасно стыдно ей было, что она хотела Джима в низовья продать, сама так говорила, ну и освободила его в завещании.