Найо Маршно - Чернее некуда

– Я бы сказал, очень далеко.

– Хотя в последнее время... Как бы там ни было, в данном случае я позволил себе увлечься минутным порывом. Я, разумеется, поздоровался с ними, а затем, словно бы мельком, ну, вы понимаете, сказал, принимая из рук миссис Пирелли паштет: “Вы, кажется, вот-вот останетесь без соседей, миссис Пирелли?” Она в замешательстве уставилась на меня, а я продолжал: “Ну, как же. Те двое из гончарни. Я слышал, они съезжают и чуть ли не сегодня.” Что, конечно, не было чистой правдой.

– Я бы за это не поручился.

– Нет? Так или иначе, я повернулся к Кокбурн-Монфорам. Описать выражения их лиц или, вернее, чередование выражений, я затрудняюсь. Потрясение, неверие, ярость. Полковник полиловел еще пуще, а миссис Монфор только и сумела выдавить: “Не может быть!”. Тут он схватил ее за руку так, что она скривилась, и оба, не сказав больше ни слова, вышли из магазина. Я видел, как он поволок ее в сторону мастерской. Она упиралась и, по-моему, умоляла его о чем-то. Миссис Пирелли сказала что-то по-итальянски и прибавила: “Уедут, я только образуюсь”. Я ушел. Проходя Каприкорн-Плэйс, я увидел, как Кокбурн-Монфоры поднимаются на свое крыльцо. Он по-прежнему держал ее за руку, а она, как мне кажется, плакала. Это все.

– Это было – когда? Полчаса назад?

– Около того.

– Хорошо, мы все обсудим позже. Спасибо, Сэм.

– Сильно я навредил?

– Надеюсь, что нет. Думаю, вы лишь ускорили кое-какие события.

– Я хотел переговорить относительно труб с Шериданом – только об этом, уверяю вас. Его не оказалось дома. Может быть, мне?..

– Может быть, но скорее всего вас опередят Кокбурн-Монфоры. Впрочем, попробуйте.

– Хорошо.

– И про Чаббов не забудьте, – сказал Аллейн.

– Да. О Господи. Если хотите.

– Только не переборщите. Сообщите им новость, и все.

– Да.

– Я буду дома примерно через четверть часа – это на случай, если я вам понадоблюсь. Если звонка от вас не будет, я сам, как только сумею освободиться, позвоню вам, – сказал Аллейн.

Он связался с человеком, ведущим наблюдение, и услышал, что Санскрит после посещения квартирного агента вернулся в гончарню и больше не выходил. Мастерская закрыта, окна по-прежнему занавешены.

Минут пять спустя Аллейн, подъехав с Фоксом к своему тупичку, обнаружил его перекрытым, как и вчера, полицейским кордоном. На сей раз толпа здесь собралась даже побольше, появилось также множество фоторепортеров, донимавших суперинтенданта Гибсона крикливыми жалобами на грубость констеблей. Поговорив с Гибсоном, Аллейн вошел в дом, провел Фокса в кабинет, а сам направился прямиком в студию Трой. Она уже успела изрядно поработать над фоном.

– Трой, – сказал Аллейн, – когда он появится, мне нужно будет побеседовать с ним. Наедине. Не думаю, что это займет много времени, но с другой стороны, не знаю, насколько наш разговор его расстроит.

– Вот черт, – сказала Трой.

– Да, я знаю. Однако возникли осложнения. У меня нет выбора.

– Ладно, ничего не попишешь.

– Черт знает как неудобно все складывается, но такова ситуация.

– Не расстраивайся, я все понимаю. Слышишь? Он подъехал. Тебе лучше самому встретить его.

– Я скоро приду. И что гораздо важнее – надеюсь, он тоже.

– И я надеюсь. Удачи тебе.

– Аминь! Да будет по твоим словам, – сказал Аллейн.

Он вышел к дверям как раз вовремя, чтобы встретить Громобоя, сопровождаемого “млинзи”, который нес огромный букет красных роз и, к удивлению Аллейна, вел на поводке белую афганскую борзую в красном ошейнике. Громобой объяснил, что пес, похоже, совсем пал духом.

– Скучает по хозяину, – сказал Громобой.

Он поздоровался с Аллейном с обычной своей жизнерадостностью, но затем, вглядевшись в его лицо, сказал:

– По-моему, что-то не так.

– Да, – сказал Аллейн. – Нам с вами нужно поговорить, сэр.

– Хорошо, Рори. Где?

– Вот сюда, пожалуйста.

Они вошли в кабинет. Увидев Фокса, к которому успел присоединиться Гибсон, Громобой остановился.

– Похоже, разговор предстоит далеко не частный.

– Речь пойдет о вопросе, касающемся полиции, и моих коллег в частности.

– Вот как? С добрым утром, джентльмены.

Он что-то сказал “млинзи”, тот передал ему розы, вышел вместе с собакой и прикрыл за собой дверь.

– Вы не присядете, сэр? – спросил Аллейн.

На сей раз Громобой не стал возражать против его официального тона.

– Разумеется, – сказал он и опустился в белое кресло. Парадный мундир, надетый им для позирования, сидел на нем великолепно. Красные розы сообщали общей картине сюрреалистический оттенок.