— Верно! — поддержали его еще два или три голоса.
Замнаркома, Варлаам Александрович Аванесов, был гораздо более сдержан:
— Ах, голубчик, — сочувственным и одновременно наставительным тоном ворковал он, — ведь я же вас предупреждал, что со своей неумной прытью вы все время готовы наломать дров. Ну, что же нам с вами делать? Сколько же можно вас воспитывать? Мы ведь тут в няньки вам не нанимались. Видать, придется переходить к определенным выводам. Жаль, ах как жаль! Вы ведь могли бы много полезного добиться для наркомата.
Недавно вернувшийся на свой пост замнаркома после краткого пребывания в наркомате финансов Моисей Ильич Фрумкин (это его я замещал в должности и.о. замнаркома), тоже нашел, чем меня уколоть:
— То, что вы предлагаете, товарищ Осецкий, — это шаг к подрыву монополии внешней торговли. Сколько нам пришлось бороться, чтобы отстоять, в конце-концов, этот незыблемый принцип пролетарской диктатуры. И нате – появляетесь вы и хотите нас уговорить, чтобы мы сдали эти позиции!
Странно. Более, чем странно! Фрумкин никогда не числился среди ярых приверженцев монополии внешней торговли, скорее наоборот. У него было немало столкновений с Красиным как раз на этой почве. С чего бы вдруг он решил перекраситься из Савла в Павла?
Красин, молчавший все это время, наконец, вступает в разговор:
— Хорошо, — говорит он, — позиции, кажется, определились. Предлагаю внести в предложения товарища Осецкого поправки, направленные на обеспечение нашей линии по вытеснению частного капитала и неуклонного проведения монополии внешней торговли. С этими поправками предлагаю принять тезисы товарища Осецкого в целом. Ставлю на голосование. Кто за? Против? Воздержавшиеся? Принимается большинством голосов при одном голосе против и двух воздержавшихся. Переходим к следующему пункту повестки дня…
Вот тоже странно. Ругали ругательски, а всего один голос против.
Через день, 10 ноября, снова было совещание у Куйбышева. Там мои предложения тоже подвергались критике, но не столь резкой, как на коллегии, и далеко не единодушной. Поэтому в заключение комиссии они вошли почти в неизменном виде. А вот после заседания Куйбышев снова отозвал меня в сторонку, и сухим тоном произнес:
— Виктор Валентинович, по поводу нашего предыдущего разговора о назначении вас начальником КРУ… Вопрос снят. — С этими словами он повернулся и покинул зал заседаний, произнеся на ходу:
— До свидания, товарищи!
Да-а… Похоже, меня разменяли. Вот только не совсем ясно, за что и на что.
В своем наркомате решаюсь отловить Трояновского, с которым у меня до того были, пожалуй, самые лучшие отношения из всех членов коллегии, чтобы постараться добыть хотя бы какую-нибудь информацию. Перехватываю его в коридоре, несмотря на его стремление прошмыгнуть мимо, "не заметив" меня, и, крепко вцепившись в плечо, спрашиваю напрямик:
— Саша! Ты с чего вдруг на меня ополчился?
Тот долго мялся, пытаясь отвести глаза, совсем, как на том заседании, потом заговорил шепотом:
— Вика, ты не понимаешь… Они же тебя съедят… И меня съедят, если я буду тебя поддерживать…
— Кто – они? — требовательным голосом пытаюсь выяснить "грязные подробности".
— Да все! Все! Они как узнали, что тебя прочат на начальника КРУ, так как с цепи сорвались. Боятся тебя. И их покровители тоже не хотят тебя видеть на этом месте. Мне Стомоняков под большим секретом рассказывал – его Ягода вызывал, и прямо ему объяснил: этого козла в огород пускать нельзя. Извини за "козла", но это он тебя так называл. И учти – я тебе этого не говорил! — уже не зашептал, а зашипел Александр Антонович, схватив меня за лацканы костюма, и тут же отпустив, испугавшись, что этот жест будет замечен кем-нибудь со стороны.
Так… Кое-что становится понятным. Старый знакомый прорезался. Наверняка у него многие из коллегии на крючке, за всякие мелкие и не очень мелкие грешки, а кто-то, возможно, и общие дела с ним крутит. Вот он их натравил. Ну ладно, это еще мы будем посмотреть… ("Здавайтесь мне на шестный слово. А там… мы будем посмотреть" — вспомнились мне почему строчки из известной агитки Демьяна бедного "Манифест барона Врангеля").
Однако насчет "посмотреть" — это я погорячился. Состоявшийся вскоре разговор с Леонидом Борисовичем расставил все точки над i.
На прием к Красину отправляюсь на следующий же день, — пока он снова не уехал во Францию, — чтобы покончить с неопределенностью своего положения в наркомате. Ведь за то время, когда мне пришлось исполнять обязанности заместителя наркома, вместо ушедшего в Наркомфин Фрумкина, на пост начальника отдела экспорта назначили другого человека. Теперь же Фрумкин вернулся на прежнюю должность, а я, таким образом, остался лишь членом коллегии НКВТ без определенных обязанностей.
Читать дальше