Марк Марциал - Эпиграммы

Да еще смеешь писать, хоть и некому знать их, стишонки

Ты на меня и марать несчастные свитки бумаги.

25 Но, если я заклеймлю тебя огнем своей желчи,

Въестся навеки клеймо, и везде оно станет известно,

И уничтожить его не сумеет и Циннам искусный!

Но пощади ты себя, безумец, и бешеным зубом

Пышущих дымом ноздрей не трогай живого медведя:

30 Пусть он и кроток, и тих, и лижет ладони и пальцы,

Но, если боль иль желчь, если гнев справедливый заставят,

Станет медведем. Клыки изощряй на ободранной шкуре

И поищи для грызни ты себе безответной поживы.

«Пишешь гекзаметром ты эпиграмму?» — заметит мне Тукка.

Тукка, ведь принято так, Тукка, так можно писать.

«Но ведь она же длинна!» Но и это принято, Тукка.

Любишь короче? Читай только двустишия ты.

5 Договоримся с тобой: эпиграммы ты длинные можешь,

Тукка, мои пропускать, я же их буду писать.

Раз девчонка не слишком доброй славы,

Вроде тех, что сидят среди Субуры,

С молотка продавалась Геллианом,

Но в цене она шла все невысокой.

5 Тут, чтоб всем доказать ее невинность,

Он, насильно схватив рукой девчонку,

Целовать ее начал прямо в губы.

Ну чего ж он добился этим, спросишь?

И шести за нее не дали сотен!

Не понимаешь, зачем только евнухов Целия держит,

Панних? Да хочет любить Целия, но не рожать.

Плачьте о вашем грехе, по всему вы плачьте Лукрину,

Вы, о Наяды, и пусть слышит Фетида ваш вопль!

Байской похищен волной, погиб среди озера мальчик

Евтих, который твоим, Кастрик, наперсником был.

5 Был он печалей твоих соучастником, сладкой утехой,

И, как Алексий, певцу нашему дорог он был.

Или в зеркальной воде тебя резвая Нимфа нагого

Видела и отдала Гила Алкиду назад?

Или же Гермафродит был женственной презрен богиней

10 И безразлично, какой был хищенья внезапного повод,

Пусть и земля и вода ласковы будут к тебе!

Не удивляюсь тому, что пьет воду, Катулл, твоя Басса;

Тем же, что дочка ее воду пьет, я удивлен.

Шестьдесят, Марциан, и даже на две

Больше жатв, полагаю, видел Котта,

Но и дня одного он не припомнит,

Чтоб ему надоело страсти ложе,

5 И, бесстыдно сложивши пальцы, кажет

Он на Симмаха, Дасия, Алконта.

А у нас, сосчитай-ка наши годы

И все те, что жестокой лихорадкой,

И недугом, и злою скорбью взяты,

10 Отделить от счастливой жизни надо:

Мы юнцы, а уж смотрим стариками.

Тот, кто Нестора век или Приама

Долголетним считает, Марциан мой,

В заблужденье находится глубоком:

15 Жизнь не в том, чтобы жить, а быть здоровым.

177

Та, что под звук кастаньет бетийских ходила игриво

И под гадесский напев ловко умела плясать,

Так что и Пелий-старик взбодрился б и муж бы Гекубы

У погребальных костров Гектора горе забыл,

5 Прежнего мучит и жжет Телетуса хозяина нынче:

Продал рабу, а теперь выкупил он — госпожу.

Воровством всем и каждому известный,

Сад один обобрать задумал Килик.

Не найдя же, Фабулл, в саду обширном

Ничего, кроме идола Приапа,

5 Чтоб с пустыми руками не вернуться,

Утащил самого Приапа Килик.

Я не ножом мужика неумелого вытесан грубым:

Славный стоит пред тобой домоправителя труд,

Ибо известнейший здесь Церейского поля хозяин —

Гилар на тучных холмах и перевалах живет.

5 Не деревянным кажусь со своим выразительным взглядом,

И не сгорит в очаге вооруженье мое:

Прочный пошел на него кипарис, и оно вековечно

Будет стоять, а ваял точно сам Фидий его.

Ты же, сосед мой, смотри почитай святого Приапа

10 И все четырнадцать здесь югеров ты пощади.

На среднем ложе кто лежит всегда первый,

Помадой трехволосый зализав череп,

И, рот разинув, ковыряет в нем спичкой, —

Обманщик, Эфулан: зубов во рту нету.

Если в подарок ты мне дрозда ль, пирога ли кусочек,

Бедрышко ль зайца пришлешь, или еще что-нибудь,

Понтия, ты говоришь, что лакомства мне посылаешь.

Лакомств таких не дарю, Понтия, да и не ем.

Тела священного страж и Марса в тоге хранитель,

Препоручался кому высшего лагерь вождя,

Здесь покоится Фукс. Мы уверенно скажем, Фортуна:

Этому камню теперь козни врагов не страшны.

5 Шею склоненную дак подставил под мощное иго,

И победителя тень рощей владеет теперь.