Кирилл - o 298f1c75b459d945

«День Победы». Учитель музыки, пенсионер, виртуозно владел игрой на пианино. Аркадий

вспомнил, что он с Борей всегда оставался после урока музыки, чтобы послушать фронтовые

истории и взять пару текстов песен военного времени и выучить их. Просто так, воздавая дань

уважения не только учителю-ветерану, но и в память о тех днях. «Если бы потом, после нас, -

думал Аркадий, слыша тихий клавишный мотив. – сочиняли песни…о чем бы они были?»

Мелодия. «День Победы» тихо играет здесь, вот тут, в кабинете справа, дверной проем которого

забаррикадирован упавшим тяжелым шкафом…надо идти отсюда, да поскорее. Творится тут что-

то нечеловеческое, да и почему именно «День Победы»? Житель метро, на которого и так

сегодня свалился, как кара небесная, груз сегодняшних событий, опасался завязнуть в

воспоминаниях детства. Всем внутренним существом он хотел вернуть прошлое, но боялся

утонуть в буре эмоций, в воспоминаниях юношества, беспощадно выжженного атомным взрывом.

Всё его прошлое – всего лишь радиоактивный пепел. Не более того. А пепла, как он думал, может быть много, и упасть в него, утонуть – раз плюнуть. Ускорив шаг, Аркадий прошел мимо

класса ОБЖ. «Ну что ж, вот тут нам и давали то, что пригодилось сейчас в большей степени.

Русский, литература…что будет с языком и книгами, написанными на них? Кто будет писать и о

чем? Как будут расти дети? На сказках о радиации и мутантах?» - путник снова горько вздохнул.

На языке вновь появился привкус железа, а в голове проявился, как тот дневной туман, образ

его жизненной миссии. Идти и искать останки друга – а зачем? Аркадий не видел смысла. В

голове щёлкнуло, и он понял, что есть один из новых принципов жизни в подземелье: «Не делай

ничего бессмысленного.» А ведь верно. Рациональный подход к жизни сложен, но он незаменим

в условиях теперешнего туннельно-станционного существования. А как иначе? Фонари, оружие, грызня за еду и так далее.

Мужчина спустился вниз, тяжело дыша – пора было менять фильтр. Быстро, по мере

возможностей, проделав нехитрую операцию он, наконец положил письмо в рюкзак. Сидя на

крыльце, он заодно приметил, что окуляры вновь стали ясными, а дождь чуть-чуть утих, повернув видение школы в лучшую сторону: всё стало менее пугающим. Словно бы старая, жуткая, уродливая женщина вдруг оказалась мудрой и холодной, но осталась непонятой.

Сегодняшний день, такой же безымянный, как и остальные, был другим. Он переменил Аркадия в

корне. Даже после всемирного уничтожения человека человеком, школа, даже будучи мертвой, дает свои последние уроки.

Снова дорога в метро, кажущееся таким теплым, таким родным. Окуляры из-за слабого, болезненного света с неба, слегка отражают ржавые рельсы, такие же ветхие, как и жизнь

каждого из нас. Аркадий с одышкой делал много остановок. Голова кружилась, мутило, да еще

усилившийся привкус кислого железа... Но воля его не подвела. Вот и подземный переход.

Спускаясь по лестнице, держась за шершавую стенку, Аркадий шатаясь прошел вестибюль и

заграждения, назначение которых он уже не помнил. Дежурившие два автоматчика в выцветшем, бледно бежевом пространстве перед эскалаторами увидели падающего на колени человека в

химзащите. Пара контрольных вопросов – пара нечленораздельных ответов. Подхватили на руки, спустили медленно вниз. Положили на пол платформы, рядом с костром, чуть поодаль от

эскалаторов. Подбежавшие мужики с дозиметрами отшатнулись, как от чумного – приборчики

просто трещали, грозясь вот-вот взорваться от перенапряжения. С одной из самодельных

лавочек, нервничая всё время до этого, как птица, завидевшая беспомощного птенца, волнительно сорвалась худая женщина, с серебром в красивых, коротких каштановых волосах.

Подлетев к лежащему на земле Аркадию, она, с полными тревоги глазами беззвучно задала

вопрос. Аркадий медленно, не без помощи снял маску противогаза. Лица окруживших человека с

поверхности разом побледнели. У тех, кто помоложе, выступили на глазах блестящие в свете

станционного костра капли, а руки непроизвольно сжали автоматы.

Мужчина с узким лицом и довольно острыми чертами, примерно тридцати девяти лет был

полностью седой. Даже с морщинами вокруг серых глаз, губ и носа. Он шепотом попросил

рюкзак. Женщина, по щекам которой катились слезы, судорожно схватилась за рюкзак, нервно

открыла его и поднесла Аркадию. Он, опустив руку внутрь, поморщившись, с усилием вынул