Неизвестно - Якушев Место, где пляшут и поют

Сундуков представил себя в роли подгулявшего порнодельца и окончательно сник.

— Гущин просто пошлет меня к… — тихо сказал он и покачал головой. — Нет, не могу! Извини. Флягин плюнул с досады, но уговаривать больше не стал.

—Тебе хорошо говорить —извини! —пробурчал он вслед. —А мне что сказать там, где я пять дней делил стол и ложе? То-то и оно!

А Сундуков вернулся в морг и, продолжив работу, в который раз честно попытался понять, как из незлобивого мальчика в свежей матроске получился плешивый сатир, попадающий в сомнительные ситуации с регулярностью часового механизма. Но из всех обстоятельств биографии одна плешивость поддавалась какому-то анализу, все остальное было судьба, невезуха, набор случайных чисел —то, от чего не бывает противоядия. Наверное, на лице его достаточно ясно выражалась обреченность, потому что молчавшая до сих пор Таисия кивнула утвердительно головой и сказала вполголоса, как бы размышляя вслух:

—От напастей-то стрелецких много средств есть… Если, например, в безлунную ночь в голой степи от заброшенного какого дома лучинку отчепить и ту лучинку ему в карман подбросить, то его и унесет —неведомо куда… Или еще вернее —но там травы варить нужно…

Сундуков сказал безнадежно:

— Это ведь еще дом подходящий надо… чтобы в степи… лунный календарь, опять же… Ты бы лучше сказала, как денег найти. Наличных!

— А много тебе, Алексеич? — охотно откликнулась Таисия.

— Много, — вздохнул Сундуков. — Тысячу долларов.

— И-и! В долларах ваших я ничего не понимаю! — заявила Таисия. — А ежели в рубликах -сто- двести тысяч — я тебе, Алексеич, сколько угодно дам!

Сундуков поднял удивленно брови —откуда у этой бабки деньги? Коронки она у мертвецов дерет, что ли?

— И тебе не жалко?

—А чего их жалеть? —легко ответила Таисия. —Это, я помню, еще маленькая была -девчоночка совсем —в одной рубашке бегала —к нам на деревню отряд пришел на конях, банда! Атаман у их был — атаман Гвоздь, а может, Шпигорь, запамятовала теперь.

Целую ночь ночевали. А пока ночевали —накуролесили много. Уполномоченного до смерти застрелили и всю птицу извели —на фураж. Но, правда, все по закону —большие тысячи заплатили. У мамы моей, помню, в сундучке долго ихие деньги лежали. А потом красные пришли и эти тысячи вчистую отменили. Вот мы и остались —без курей и без денег. —Она поджала губы. —И кто эти тыщи выдумал! В хорошее время рубль, он и есть рубль — тебе на него и молочка и хлебушка, и вина красного стакан… А как тыщи вернули, так смута, знай, и пошла… Так принести, Алексеич?

—Не стоит, Таисия. В долларах я бы взял. А так, —Сундуков грустно усмехнулся, -только беса тешить! —и он распорядился, снимая перчатки: —Ну, в общем, ты тут заканчивай, а мне Гущина найти надо!

В кабинете Гущина не оказалось. Сундуков заглянул в лабораторию —там вообще было пусто, если не считать унылого медицинского студента, подрабатывающего здесь мытьем пробирок. Неизвестного ему Сундукова студент принял высокомерно и только после настойчивых расспросов пояснил сквозь зубы, что все ушли в конференц-зал на встречу с каким-то кандидатом.

—И не курите тут! —брезгливо заметил он Сундукову, когда тот машинально достал из кармана сигарету. Конференц-зал был набит до отказа. Пока Сундуков выглядывал в задних рядах буйную голову Гущина, его просветили, что сейчас доверенное лицо будет представлять народу кандидата. Доверенным лицом был не кто иной, как Василиск. Кандидатом особенно никто не интересовался —Василиску с равным успехом мог довериться кто угодно.

Пока Сундуков, кивая на ходу знакомым, пробирался на место, в дверях возник Аристарх Маркович, похожий на большую белую глыбу, о которую разбился “Титаник”. Коротким взглядом оценив полноценность аудитории, он зычно поздоровался и, ободряюще кивнув, ввел в зал гостя. Возле гостя канителился Василиск, буквально запрессованный в праздничный галстук. Кандидат улыбался и был удивительно похож на портреты с листовок. Даже ямочка на подбородке была при нем. Ему явно нравились все присутствующие, и чувствовалось, что ради них он готов на многое. Конечно, до надувания презервативов дело вряд ли бы дошло —слишком торжественным выдался момент, но на лице кандидата были написаны такие волнение и тайна, какие можно увидеть только у новобрачных, когда они клянутся в любви до гробовой доски. Аристарх Маркович призвал к тишине и предоставил слово доверенному лицу. Василиск значительно откашлялся и голосом, подобным звучанию пионерского горна, сообщил, что, как говорится, большая честь и, значит, ответственность, и, в общем, со всей серьезностью, потому что кто, как не мы, и, так сказать, не он… Затем он изложил биографию кандидата, из которой выходило, что сей муж во все времена был непременно куда-то избран, и, дабы не нарушать хода вещей, следовало бы избрать его снова. Кандидат тоже взял слово и задушевно поведал, что ему не однажды приходилось лечиться, а потому он прекрасно знает нужды медицинских работников и, будучи избран, непременно постарается эти нужды удовлетворить, поскольку, если их не удовлетворить, то в проигрыше окажутся все —и академик, и герой, и мореплаватель, и плотник. Для пущего эффекта он даже предложил задавать щекотливые вопросы. Сундуков, который, казалось, внимательно слушал ораторов, вдруг повернулся к Гущину и осторожно спросил: