Неизвестно - Яковлев А. Сумерки

На свои пенсионные деньги напечатал тысячным тиражом брошюру с текстом обращения и разослал ее по всем глав­ным политическим адресам. Странно, но демократы промол­чали. Только коммунисты откликнулись. Они направили в Генеральную прокуратуру требование привлечь меня к уго­ловной ответственности за нарушение конституционного права на свободу слова. Это лицемерие даже комментиро­вать не хочется. Кстати, зарубежные средства массовой ин­формации тоже не заметили этого воззвания.

Драма России, истоки которой лежат в большевистском прошлом, продолжается до сих пор. И пока нет оснований для вывода, что Россию императивно ждет нормальное демо­кратическое будущее. Ельцин довольно громко начал рефор­мы, но не смог завершить их. Он, осознанно или нет, в дан­ном случае это не так уж и важно, ничего не сделал, чтобы объединить отдельные ручейки демократических настро­ений в мощный поток объединенной демократии.

Пожалуй, для меня Борис Ельцин при всей его кажущейся простоватости является в какой-то мере загадочной полити­ческой фигурой. И по образованию, и по воспитанию он из той же колоды, что и большинство членов высшего эшелона партийной власти последних десятилетий, да и сам он не изображал из себя утонченного деятеля. Поражало, как он решал кадровые проблемы — неожиданно, смело, но тем не менее в правительстве нередко появлялись и безликие фигу­ры, не способные ни делать что-то серьезное, ни соображать адекватно времени. Немало и жулья поднабралось. А то и увольнял людей достойных, преданных демократическим идеалам. Как это случилось, например, с Сергеем Филато­вым — руководителем администрации президента. Слишком легко президент расстался с Егором Гайдаром, который, не думая о последствиях для себя лично, пошел на такой риско­ванный шаг, как либерализация цен. Лично я не разделяю рубки сплеча, для меня ближе эволюционные принципы раз­вития, но в результате гайдаровских мер наше общество пришло к пониманию, что деньги надо зарабатывать, а не только получать. Большевики развернули против него кампа­нию дискредитации, превратив его имя в символ «антина­родности». Они хорошо понимали, что рынок бьет по ногам и голове большевизма.

Пришедший ему на смену Виктор Черномырдин поначалу пытался, по моим наблюдениям, найти точки соприкоснове­ния со старой номенклатурой, но из этого ничего не вышло. Его просчетом оказалась финансовая политика, направлен­ная на создание крупных коммерческих банков за счет бюд­жетных средств. Они должны были стать локомотивами эко­номического развития, но этого не произошло. Деньги потек­ли за рубеж, началась массовая коррупция в системе государственного управления. Бездумной оказалась налого­вая система, которая задушила даже хилые росточки малого бизнеса и фермерство. Правительство Черномырдина так и не смогло осилить простую истину: чем ниже налоги, тем бо­гаче человек и общество, тем сильнее государство.

Та же судьба, что и Егора Гайдара, постигла и Анатолия Чубайса. Возможно, что приватизацию можно было осу­ществить точнее, осторожнее, сопровождая ее активной ра­ботой с общественностью. Но как бы то ни было, приватиза­ция открыла путь к частной собственности, что, в сущности, и вызывало злобную реакцию «вечно вчерашних», равно как и всех, кто продолжает исповедовать иждивенчество.

О времени Ельцина написаны десятки книг и сотни статей. В них много всякого и разного — предвзятостей, обид, обви­нений, но и объективных оценок. Он был удобен для крити­ческих упражнений, очень часто подставлялся, в том числе и без всякой нужды, из-за размашистости характера и природ­ной склонности, я бы сказал, к простецкому самовыражению. В его характере немало лишнего. Он бывал слишком довер­чив и слишком недоверчив, слишком смел и слишком осторо­жен, слишком открыт, но всегда был готов временно уползти в раковину. Азартен и напорист. Игрок, одним словом, но преимущественно в экстремальных ситуациях.

Ельцин оказался непомерно стойким к разухабистой кри­тике со стороны ошалевших от своеволия и безответствен­ности некоторых парламентариев и журналистов, хотя я знаю, что он тяжело переживал несправедливые упреки и грязноватые наветы. Его терпимость к критике такого рода переходила все разумные пределы. Можно вкривь и вкось, так и сяк ругать Бориса Николаевича, но, к его чести, он свя­то верил в созидательную силу свободы слова. Никого не одернул, хотя бы порой и стоило. В этом смысле вел себя точь-в-точь как Николай II. Что только не писалось, не гово­рилось, не карикатурилось свободной прессой царской Рос­сии о последнем императоре! Терпел, не обращал внимания. Дотерпелся... Впрочем, правильно поступал Ельцин. Ветер носит, караван идет. Шел Борис Николаевич одышисто, по­храпывая, но шел вперед, а не назад.