Неизвестно - Яковлев А. Сумерки

Мы готовы к услужению и сегодня. В этом-то и состоит вся загвоздка в нашей жизни.

Спросят: а возможно ли было все задуманное реализовать за тот короткий срок, который был отведен нам, реформато­рам? Что-то, наверное, можно было, но далеко не все. Всякое явление и действие, в том числе и поведение лидеров, можно более или менее точно оценить только в контексте времени. Общество по многим вопросам было не готово к кардиналь­ным переменам. Общество, в котором властвовала могущест­венная партия, насквозь пропитанная догмами и жесткой дисциплиной, скорее похожей на страх.

Теперь-то все смелые, а сколько их было тогда? Поистине великий вклад внесла Перестройка в оздоровление мировой обстановки. Начиная с 1985 года мы твердо встали на путь умиротворения, но афганская война еще продолжа­лась, лозунги об империализме, классовой борьбе и борьбе с буржуазной идеологией еще хрипели на митингах, иноземные компартии продолжали просить валюту на борьбу с капита­лизмом. Но шаг за шагом создавался образ новой страны, го­товой к искреннему сотрудничеству по широкому фронту. Мы заявили о нашем новом миропонимании — о целостном и взаимозависимом мире.

На Западе некоторые политики хотят присвоить себе по­беду в «холодной войне». Странным в этом плане является утверждение бывшего президента США Буша-старшего о том, что именно США одержали такую победу. Кого же по­бедили, хотелось бы уразуметь? Если собственную политику «холодной войны» и свой военно-промышленный комплекс, то в этом контексте можно поразмышлять, припомнив раз­ные аспекты событий времен ядерной конфронтации. К то­му же не следовало бы забывать, что первоначальные ини­циативы об окончании «холодной войны» исходили после 1985 года от Советского Союза, новое руководство которого поняло, что непомерный груз гонки вооружений неизбежно приведет мир к еще более острой форме ракетного проти­востояния, равно как и экономическому краху многих стран.

Это вовсе не предположения. Я участвовал в выработке новых подходов к международным делам. Хорошо помню первую встречу с Рейганом и Шульцем в Женеве. Американ­цы не скрывали, что не верят в крутые повороты в советской политике, более того, были уверены, что перед ними разыг­рывается очередной коммунистический спектакль обмана. А Рейган вообще вел себя подчеркнуто холодно, он еще не только не отошел от своей формулы, что СССР — это «импе­рия зла», но и продолжал соответственно строить свою поли­тику. Не буду рассказывать о деталях переговоров — они достаточно подробно описаны и в мемуарах Горбачева, и в обширной литературе, посвященной окончанию «холодной войны». Ограничусь лишь несколькими памятными случаями.

Михаил Сергеевич очень волновался перед пресс-конфе- ренцией в Женеве. Это и понятно. Первая встреча с амери­канским президентом. Мировая печать гудела. Объективные репортажи перемежались с разными выдумками, предполо­жениями. Фантазия лилась через край. Наша пресс-группа готовила варианты заявлений Горбачева. Однажды, уже за полночь, я пошел в его резиденцию согласовать какие-то по-зиции. Он еще не спал, был в халате, сидел за столом и что-то писал. На следующий день, после замечаний Михаила Сергеевича по тексту, я вносил поправки, приложив бумагу к стене невзрачного коридорчика около сцены. Люди снова­ли за моей спиной, о чем-то спрашивали, но я ничего не слы­шал и не видел. Кажется, мелочи, но и детали истории...

В нашей делегации не было единства в оценках. Некото­рые видные представители МИДа считали, что надо быть по­тверже, позубастее, в их аргументах звучали ноты личного и державного высокомерия. Я видел, как все это начинало на­доедать Горбачеву. Он ждал момента, чтобы поточнее обо­значить, кто есть кто в делегации. Когда начали обсуждать конкретные вопросы двусторонних отношений, возникла те­ма об интересах Аэрофлота. И тут Михаил Сергеевич рас­сердился. В жестком тоне сказал: «Я приехал сюда не пред­ставителем Аэрофлота, а государства».

Заметными результатами встреча в Женеве не была отме­чена. Два президента приглядывались друг к другу, были вежливы, предупредительны — и не более того. Меня этот прохладный ветерок настораживал больше всего. Однажды я пошел проводить госсекретаря Шульца до раздевалки (пере­говоры шли в нашем представительстве) и напрямую спро­сил его, в чем дело? Он был спокоен, улыбнулся и сказал:

— Не торопитесь, все будет в порядке.

Особенно памятной и результативной была встреча в Рейкьявике. Там начал таять лед, там появились ростки вза­имного доверия. Мы прибыли в Исландию на корабле, там и жили. В нашей делегации посмеивались над тем, что амери­канцы, мистифицированные «эффективностью» советского шпионажа, привезли с собой какую-то металлическую каби­ну наподобие лифта, в которой время от времени обсуждали свои «секреты».