Неизвестно - Яковлев А. Сумерки

Так приручали Хрущева.

А завязывал все эти узелочки Сталин. Любопытны ему были люди: одни, умирая от пыток, харкали кровью в морду палачам, а другие, особенно те, кто был ему особенно бли­зок, распадались, как гнилые орехи, молили о пощаде.

После смерти «вождя» партия закачалась, ее власть нача­ла оседать. И в то же время набирали силу карательные службы во главе с Берией. Снова коромысло власти начало съезжать в одну сторону. «Небожители» струхнули. Они еще не забыли, как совсем недавно диктатор начал расчищать пространство для новой генерации «вождей». Судьба таких «зубров», как Молотов, Микоян, Берия, уже была предреше­на. В 1949 году Сталин снова обострил войну в элитных сло­ях общества. Сначала ленинградское дело. Расстрелы. Затем дело врачей. Тюрьмы. Космополитизм. Расстрелы. Перед са­мой смертью — мингрельское дело во главе с Берией. Ины­ми словами, пройдясь косой смерти по партаппарату, по ин­теллигенции, по евреям, Сталин в соответствии со сложив­шейся очередностью снова повернул глаза к карательным службам. Но припозднился, умер или убили. Вот тут-то глав­ные наследники Сталина и решили как бы исполнить волю ушедшего «вождя» и малость отодвинуть спецслужбы от власти. Они расстреляли Берию, возложив на него все пре­ступления, в том числе и свои собственные.

Похоронив «хозяина» и убрав Берию, высшая номенклату­ра заключила как бы негласный договор, что «ныне и прис­но» партийцев из номенклатуры не будут стрелять в чекист­ских застенках. Хрущев при активной поддержке Суслова в какой-то мере убрал партаппарат из-под постоянного колпака спецслужб, хотя чекистские проверки при поступлении на работу в партаппарат и перед поездками за рубеж продолжа­лись. Досье беременели, но роды проходили только по прика­зу нового «вождя». «Священный договор» о неприкосновен­ности высшей элиты долго не нарушался. Только после авгус­та 1991 года несколько высших номенклатурщиков из КПСС и КГБ поселились на нарах — и то временно, а остальные как были, так и остались в несокрушимых рядах бюрократиче­ской элиты. Большевистская Дума вскоре амнистировала пут­чистов. Сработал инстинкт неувядающей социальной памяти. Нынче все из бывшей номенклатурной знати на хлебных мес­тах: кто в Думе, кто в губернаторах, кто в банках, фирмах и т. д. А кто оказался не в состоянии делать что-то конкрет­ное, требующее профессионализма, устроены советниками при «новых русских» — бывших номенклатурщиках.

Несмотря на некоторое снижение влияния спецслужб в первые годы Хрущева, они, разумеется, не сидели сложа ру­ки. Хорошо понимали, что политическое руководство все равно без них не обойдется. Так оно и произошло. Испугав­шись «оттепели» 1956 года, руководство страной вернулось к репрессиям. Карательные органы воспряли духом. В некото­рых случаях они сами провоцировали волнения и конфликт­ные ситуации, чтобы доказать собственную нужность. Так было при Хрущеве в Новочеркасске и других городах, когда применялась вооруженная сила. Так было в Алма-Ате, Фер­гане, Сумгаите, Вильнюсе, Риге уже во время Перестройки.

Небольшие щелочки в «железном занавесе», открытые Хрущевым, положили начало «долларизации страны». Вме­сто делового и здравого отношения к этому факту спецслуж­бы увидели возможность для активизации своей деятельнос­ти. Во что бы то ни стало надо было знать, откуда появился у советского человека доллар. Шпион, поди! Один за другим посыпались законы, инициированные КГБ, — «Об уголовной ответственности за незаконные валютные операции»; «Об ответственности за мелкие валютные операции»; «О повы­шении ответственности за незаконное хранение валюты». Все они сводились к запрещению иметь на руках иностран­ную валюту. При любых обысках обнаруженная валюта воз­водила ее владельца в ранг преступника. Простой обыватель, получивший, скажем, от какого-нибудь родственника 10 дол­ларов в письме и рискнувший сунуться с этими деньгами в спецмагазин для иностранцев «Березка», тут же нарывался на угрожающие вопросы. Деньги отнимались, о «криминаль­ном» факте сообщалось на работу бедолаги, а сам он, если его в итоге отпускали домой, искренне радовался, что деше­во отделался. Работал со мной в ЦК инструктор по фамилии Бабин. Сидели с ним в одной комнате. Поехал лечиться в Карловы Вары. КГБ сообщил, что он пытался провезти за границу то ли 13, то ли 16 долларов. Долго его «мутузили», а потом выгнали из аппарата ЦК, поскольку «скомпрометиро­вал моральные устои партии».