Неизвестно - Яковлев А. Сумерки

«Такова моя точка зрения... Я излагал ее не раз и в других выступлениях. Она была, есть и будет такой. Я категориче­ски против любого национализма, но я за то, чтобы развива­лось все подлинно национальное по самому широкому фронту: язык, культура, добрые традиции, все то, что и характери­зует Народ. И чем он малочисленнее, тем больше такта и внимания требует...»

В перерыве мы встретились с Бразаускасом.

— Не обидел я вас? — спросил я Альгирдаса.

— Ну что вы! Я все понимаю. Спасибо!

И чтобы подтвердить эту позицию, на трибуну литовцы делегировали Ю. Палецкиса, секретаря ЦК Компартии Лит­вы. Он сказал: «Тут уже не первый раз процессы в Литве связывают с приездом в августе 1988 года Александра Нико­лаевича Яковлева. Я думаю, что это совершенно не так. Пер­вые митинги, стотысячные митинги, прошли в Литве до этого приезда. Если так идти дальше назад, то многие скажут, что корень процессов в Литве — в апреле 1985 года. И действи­тельно, если бы не Перестройка, то мы жили бы комфорта­бельно для функционеров и успешно шли бы на дно, я бы сказал, к румынской ситуации».

И тут же выступление секретаря параллельного ЦК Кар- дамавичюса. Заявив, что выступления Бровикова, Лигачева и Сайкина отражают мнение большинства коммунистов, он обрушился на Палецкиса и на меня. «Мы хотим еще раз то­варищам передать, что пребывание товарища Яковлева в Литве действительно принесло ряд нехороших дел в нашей республике».

«Отступников» из Литвы осудили. Но на этом дело не за­кончилось. Я-то думал, что все позади, пора успокоиться. Ведь когда собственная фамилия била по ушам, сердце каж­дый раз подпрыгивало, как лягушонок. Ан, нет! Главное ока­залось впереди. Берет слово Мальков — первый секретарь Читинского обкома КПСС, и вносит следующее предложе­ние: «Мы, Михаил Сергеевич, о членах Политбюро много на местах слышим разноречивых заявлений, рожденных, как я считал до сих пор, домыслами и слухами. И каждый раз пы­таемся убеждать людей, что ничего подобного нет и мы этому свидетелями никогда не были. Я думаю, сегодня члены ЦК вправе поставить перед Политбюро вопрос так — к сле­дующему пленуму, который у нас, очевидно, будет через ме­сяц, нужно внести ясность. В конце концов, о товарище Ли­гачеве в течение двух лет идет разговор с одной стороны, а теперь есть еще и другая сторона. Давайте разберемся. Ес­ли товарищ Шеварднадзе не прав, надо ему разъяснение дать на пленуме, что так непотребно себя вести. Если то­варищ Яковлев не прав, ему тоже это нужно сказать. Если товарищ Лигачев не прав — то ему. Но после сегодняшнего пленума мы в очередной раз уже разоружены, и нам нечего объяснить коммунистам».

Я чувствовал: участникам пленума явно хотелось поучаст­вовать в будущем спектакле, но все же осторожность побе­дила. А вообще-то, если говорить с позиций сегодняшнего дня, такое сопоставление точек зрения было бы, на мой взгляд, полезным. Возможно, оно и предопределило бы орга­низационное размежевание. Горбачев в своем заключитель­ном слове отверг предположение о расколе в Политбюро, объяснил происходящее нормальными дискуссиями, хотя и сам понимал, что это не так.

Платформу КПСС, которая по отдельным позициям при­ближалась к социал-демократической, пленум принял. На словах многие выступающие поддерживали Перестройку, но с показным гневом отводили даже мысль о том, что соци­ализм уже мертв, а партия обанкротилась. Вот с этим бага­жом двоемыслия, с мышлением, построенным на иллюзиях, и направилась партия к последнему, XXVIII съезду.

В период между февралем и июнем — июлем 1990 года я мучительно обдумывал, как мне вести себя в дальнейшем. Эта тема преследовала меня, угнетала, не давала покоя. Надо было окончательно преодолеть самого себя, стряхнуть лож­ные надежды и многолетние привычки, открыто возвращать­ся к идеям, которые я обозначил в письме Горбачеву еще в декабре 1985 года.

Сегодня многим молодым «свободолюбцам» все это ка­жется простым делом. Перо в руки, язык на трибуну и пошел «творить» новую жизнь. Иногда сквозь треск слов новых по­литиков и политологов так и слышится желание отнести себя к более решительным и смелым людям. Нет, миленькие, нет, родненькие. Оглянитесь на сегодняшний день. Не хочу ко- го-то и в чем-то конкретно упрекать, но думаю, что жизнь, которая бывает очень жестокой, еще не раз будет учить уму-разуму политических наездников на резвых скакунах свободы, безумно жаждущих оставить хоть какие-то следы в книге истории. И еще раз оглянитесь. Нельзя же не видеть, что сгруппировались и такие руководящие деятели, которым ближе безумие Нерона, сжегшего Рим, а не здравый смысл и совесть.