Неизвестно - Яковлев А. Сумерки

В целом мне работалось хорошо. Научный уровень коллек­тива был весьма высоким. Конечно, имелось немало бездель­ников, как и во всех советских учреждениях, но не они дела­ли погоду. Я чувствовал поддержку в коллективе. Мне уда­лось ликвидировать «военный отдел». Да, был и такой отдел. Там, где он размещался, даже охрана была. Оказалось, Ми­нистерство обороны направляло туда пенсионеров, тех, кото­рых было жалко оставлять без работы. После двух-трех бесед с руководителями этого отдела я понял, что занимаются они делом бесполезным. Пришлось преодолевать упорное сопро­тивление Генштаба и работников ЦК, занимавшихся военны­ми делами. Был образован отдел тихоокеанских исследова­ний, чему я придавал особое значение с точки зрения перс­пектив мирового развития. Это решение оправдало себя.

Практически институт считался как бы научно-исследова- тельской базой ЦК, выполнял разные поручения, готовил де­сятки справок (например, работники международного отдела ЦК очень любили перекладывать собственную работу на институты). Институтские ученые часто привлекались к под­готовке выступлений и докладов для высшего начальства, что считалось «большим доверием». А те, кому «доверяли», были людьми, как правило, с юмором. Когда начальство произно­сило «свой» текст, его авторы садились у телевизора и ком­ментировали это театральное представление: «А вот этот ку­сок мой», «А вот эту чушь ты придумал», «А теперь меня читает». Смеялись. А на самом-то деле на глазах творился постыдный спектакль абсурда.

Случались и более серьезные вещи, чем составление разных речей. В начале 1984 года институт направил в ЦК записку о необходимости создания совместных предприятий с зарубежными фирмами. Предлагалось создать три типа предприятий: с западными странами, социалистическими и развивающимися. Наши предложения аргументировались назревшими задачами постепенного вхождения в мировое хозяйство. Меня пригласил к себе секретарь ЦК Николай Рыжков и, надо сказать, проявил интерес к этой проблеме, расспрашивал о деталях предложения, поддержал его общую направленность. К сожалению, эта идея в то время не полу­чила развития.

Еще более примечательный случай произошел с докумен­том, подготовленным по просьбе Госплана СССР. Тема — перспективы развития советской экономики. Была создана группа из ведущих ученых нескольких институтов. Коорди­натором был наш институт. Работали долго, без конца обсуж­дали записку, понимая ее «шершавость» для восприятия властями. Наконец послали наши выводы в Госплан. Через несколько недель заместитель председателя Лев Воронин со­брал специальное совещание по этому вопросу. Смущению его не было предела. Он уговаривал нас взять записку обрат­но, сказал, что не может послать подобного рода документ в цк, что записка льет воду на чужую мельницу и т. д.

Его возмутил вывод, что если советская экономика и даль­ше будет развиваться на тех же принципах, то где-то в по­следнее десятилетие XX века мы резко откатимся назад, при­мерно на 7-е место по ВНП, и окажемся в глубоком экономи­ческом кризисе. Спорили долго. Записку назад мы не взяли. Куда она делась, не знаю. Видимо, затерялась в архивах Госплана. В институте ее нет, поскольку по правилам хра­нить документы под грифом «Сов. секретно» можно было только один год.

Особенно ладно шла работа с Горбачевым. Он постоянно звонил, иногда просто так — поговорить, чаще — по делу. Писали ему разные записки, включая познавательно-просве- тительские. По всему было видно, что он готовил себя к бу­дущему, но тщательно это скрывал. Среди людей, которые первыми оказались в ближайшем окружении Горбачева, на разговоры об этом будущем было наложено табу.

В этих условиях Горбачев предпринял два сильных хода. Провел через Политбюро решения о созыве Всесоюзного со­вещания по идеологическим вопросам с его докладом и о своей поездке в Англию. То и другое состоялось в декабре

1984 года. Оба эти шага продемонстрировали партийному ак­тиву в стране, а через Тэтчер и всему миру, что в России есть лидер, который способен предложить нечто новое. Что конк­ретно, никто не знал, но смутные надежды приобретали шаг за шагом реальные очертания. Постепенно складывалась «горбачевская легенда».

Положение в правящей элите оставалось неопределен­ным. Управлял страной Черненко, неизлечимо больной чело­век. По моим наблюдениям, он и не стремился стать «пер­вым лицом», публичная политика была не для него. Черненко жил в основном на даче. На «хозяйстве» был Горбачев, хотя действовать как хозяин не мог. Каждый его шаг фиксировал­ся и часто в искаженном виде доводился до Черненко. К то­му же у Михаила Сергеевича сложились плохие отношения с рабочим окружением Черненко, за исключением Лукьяно­ва, который считался человеком Горбачева. Лукьянов был заместителем Боголюбова — заведующего общим отделом. Советники и помощники явно боялись прихода Горбачева к власти. Тугой узел интриг завязывался на моих глазах.