Евгений Круглов: К Н И Г А – 4

- Вот и мы с Оксаной, - легко передохнула она, - я её замуж пытаюсь выдать, - она меня...

Дочка безрадостно улыбнулась, отвернув глаза к окну.

Быстро прошёл вечер. Навицкий опять провалился ненадолго в воспоминания, и когда встрепенулся, очнувшись, заметил пристальный взгляд Дины. Он засобирался домой. Хотя дом был теперь в другом месте. Старый, на краю деревни, с несколькими свежими постройками вокруг. Неподалёку жили новые соседи, с которыми он легко сдружился, и которым оставлял заботы о своей собаке. Всю дорогу он размышлял. Как-то стало теплее на душе. Не так одиноко. Можно даже позвонить. Перед его уходом Дина предложила обменяться номерами. Дочь всё время стояла у неё за спиной в прихожей, пока он одевался, однако, кроме «до свидания», он ничего за вечер от неё не услышал. От призрачной надежды у Дины трепетали ресницы. Попрощавшись, он уехал.

На работе он забывался и время шло быстрее. Отвлекали студенты, практиковавшиеся в его цехе, с того же факультета гидродинамики, что когда-то окончил и он. Нелюбопытные и самоуверенные. В испытательной лаборатории цеха, боялись испачкаться маслом и с брезгливой усмешкой рассматривали шкалы стрелочных манометров. Они уже успели привыкнуть к мониторам и цветным дисплеям. Навицкий не злился и не напрягал их. Секундами он снова улетал в прошлое и вспоминал, почему-то, не Ларису, а Дину. Те камыши у озера с множеством проходов, оставленными рыбаками, и следами лодок на осоке. Она убегала от него через лабиринты примятой травы и приседала где-нибудь, затаившись. А он со смехом носился по коридорам из осоки и камыша и неожиданно наткнувшись на неё, падал в траву, рядом с ней. Иногда зацепившись, они падали вместе. Запомнились её блестящие, безрассудно бегающие глаза, и короткий смешок. Она лежала навзничь, улыбалась, и безумно бегали её зрачки. Но он смотрел и медлил. Тогда она вскакивала и отвернувшись, уходила медленно в очередной, оставленный кем-то проход.

Он никогда не вспоминал об этом. Только сейчас. Кончался рабочий день и он уходил из цеха сильно уставшим. Иногда подолгу стоял у проходной и курил, не зная куда поехать. Боялся встретить Ларису, но нужно было встретиться и решить, что делать с квартирой, как всё сказать сыну. Или не говорить пока ничего. Надеждой, что она вернётся, он себя не тешил.

Этот Лёша встретил его первый. Сказал, что они общаются с Ларисой, разговаривают... Он её полюбил и она, кажется, очень к нему не безразлична, но никогда мужу не решиться сказать. Он решил сам, но между ними ничего не было... Лариса, очень порядочная женщина. Но они любят друг друга и так долго тянуться не может.

Держался он сдержанно и достойно, миролюбиво, и твёрдо.

Первым делом захотелось дать ему по физиономии и от нахлынувшего гнева отнялась речь. Навицкий удивился себе, что стоит и молча слушает исповедь этого человека, набравшегося наглости заявить ему такое. И он испугался. Испугался, что это есть правда. Единственное, что он мог выдавить из себя, задыхаясь от возмущения и стыда:

- И что ты от меня хочешь?..

- Не оскорбляй её, - сказал тот, и безбоязненно и медленно двинулся прочь.

Домой он тогда заявился поздно и с порога сухо сказал Ларисе, не смотря в глаза:

- Я говорил с твоим... Алексеем, - и прошёл мимо.

Она, застывшая от страха, постояла в прихожей и тихо удалилась в комнату сына. После двух дней молчания, она сказала на прощание несколько фраз.

- Я не могу оставаться больше. Прости меня...

Он не ответил и не держал её. Она тут же оделась и ушла.

Мартовское солнце припекало днём, слепило снегом, тревожило душу. Лохматая Лера скулила и лизала руки, когда он возвращался. Он отпускал её и долго ходил вокруг дома, построек. Смотрел, как оттаивает земля с южной стороны, всё больше с каждым днём, слушал, как веселее звенят птицы у леса. Природа лечила. Он понимал – нужно как-то жить дальше.

Весной соседи стали чаще выходить из дома. Он стал замечать их необычный быт. Приглядывался. Раньше, разговор был только о собаке, которую он попросил покормить днём и подходить иногда, если она заскулит от скуки. Соседи часто уходили куда-то на лыжах и редко показывались вне дома. Но дни стали длиннее и теплее. Однажды он удивился, рассматривая их фигуры в лёгком облачении. Рая, как называл её муж, была очень стройной женщиной, лёгкой и изящной. Всегда в светлых одеждах. Он не поверил, что ей – пятьдесят один... Она даже старше его! Но ещё больше, его поразило то, что самому Даниилу Аркадьевичу в этом году, оказывается – все семьдесят! Мужик был статный, высокий, с мускулатурой гимнаста. Лицо хоть и пестрило морщинками, но ясный взгляд выдавал ясный ум. И ещё, что отличало молодых от стариков, он прямо держал голову и не сутулился. Точно, как скульптура Давида.