Неизвестно - Марчук Год демонов

Барыкин вдумчиво, как он привык делать все, знакомился с программами.

«Хозрасчет без демократии — утопия! Голосуйте за К. П. Злобина. Извест­ный экономист, профессор, лауреат Государственной премии, ректор института знает, как безболезненно для рабочих и интеллигенции перевести экономику на рыночные отношения».

Лавируя, соглашаясь с диаметрально противоположными определениями, Злобин, умело варьируя тезисы в зависимости от обстановки и аудитории, убийственно критиковал линию партии, обещал восстать против привилегий партийных боссов. Это всегда проходило под аплодисменты. Как правило, воз­гласы одобрения вызывало и это: «Без демократизации политической структу­ры некому будет отнять власть у бюрократов и перестройка неизбежно закон­чится новым застоем!»

Злобин умел чувствовать аудиторию, не робея, не колеблясь, быстро нахо­дил с нею общий язык. Диктовала атмосфера — он призывал: «КПСС — в рав­ные условия», а ветеранам, пенсионерам бросал клич: «Не позволим шельмо­вать КПСС!» Он обещал оставить половину заработанной валюты у предпри­ятий, студентам обещал повысить стипендию вдвое. Не забывал подчеркнуть, что он будет требовать полной хозяйственной самостоятельности предприятий. Злобин входил в раж. Вся семья жила ожиданием выборов, дочь и жена пооче­редно дежурили у телефона. Квартира превратилась в еще один штаб кандида­та. Вскоре на предвыборных щитах появились и первые портреты конкурента Злобина. С иезуитским спокойствием Дорофеенко на собственной машине проехал по вечерним улицам и левой рукою начертал на портретах соперни­ка своего шефа одно-два убийственных слова: «Болтун», «Пьяница», «Агент КГБ», «Антисемит». Писал на тех плакатах, которые не смог сорвать. Два рай­кома партии поддержали кандидатуру ректора. Начинающие только осознавать всю трагедию афганской авантюры, воины-интернационалисты, пригретые райкомом и военкоматом, выступили со своим обращением в поддержку ректо­ра: «Мы, воины-интернационалисты, хорошо знаем вклад тов. Злобина К. П. в развитие нашего движения, увековечивания памяти наших товарищей, борьбу за права инвалидов и семей погибших. Мы поддерживаем его кандидатуру в народные депутаты. Призываем отдать свои голоса за К. П. Злобина, который достойно представит и защитит наши интересы».

Константину Петровичу приснился вещий сон: будто он на белом коне въезжает в актовый зал своего института. Предчувствия были самые светлые и омрачились только однажды: когда Дорофеенко доложил, что не к месту и нево­время всплыл у избирательных участков Барыкин.

Иван Митрофанович, наоборот, решил пролезть в депутаты без шума и показухи, тихо и незаметно. У Горностая не было злобинской уверенности. Просыпался среди ночи в холодном поту: а вдруг, негодник, не глядя на пода­ренную машину, возьмет да и не снимет свою кандидатуру? Председатель избирательной комиссии и тот клятвенно успокаивал: «Снимет! Не сомневай­тесь!» Чванливый провинциал уповал на высокий чин Горностая, веруя, что тот поможет разом решить все проблемы.

Он угодливо раскрыл и тайну выборов:

— Мы, Иван Митрофанович, в кабинах положим только карандаши. Пущай вычеркивают, потешаются. А мы, актив, заинтересованный в вашем избрании, резинкою сотрем. Гарантируем необходимое количество голосов.

Идея понравилась Горностаю, и он поделился ею со Злобиным, на что ректор не без улыбки ответил, что эту методу он подсказал председателю комиссии. И они оба остались довольны друг другом. Подсознательный страх, нечистоплотность, подлог еще больше сблизили их. Решительность, надмен­ность и самоуверенность больше были присущи Злобину.

За два месяца до выборов Любомиру позвонил Барыкин и, все еще надеясь, что корреспондент не оставил дело ректора, сообщил, что в институт зачислен сту­дентом племянник Дорофеенко по чужому аттестату и чужой характеристике.

— Это свежий факт и веская улика. Будем думать. Пока с этой избиратель­ной кампанией до всего руки не доходят.

— Так в том-то все дело, что ректор рвется в депутаты! — не выдержал Николай Иванович.

— Неужели? Я и не знал, — признался Любомир.

— Вмешайтесь в это дело. Самоубийство допускать таких людей к власти. Это будет похлеще итальянской масонской ложи.

— Будем думать. Спасибо, что предупредили.

Факт этот уже не возымел прежнего действия на воинственную натуру Любомира. Нечто подобное когда-то исследовал Вовик Лапша, и Любомир надолго запомнил не возымевший силы фельетон. Вовик крыл матом всех. Ему хотелось насолить ректору, проректору, но все осталось за семью печатями и почти безнаказанным. Виновны члены приемной комиссии, приглашенные на время сдачи экзаменов педагоги со стороны. И в коридорах власти тихо пога­сили конфликт.