Лебон Г. - Психология толп

Нам нужно также вспомнить, и это самое важное, что в своей психической организации мы имеем всевозможные за-

датки характера, которым обстоятельства не всегда доставляют случай обнаруживаться. Раз они случайно получили при-

менение, — тотчас же образуется более или менее эфемерная, новая личность. Этим именно объясняется то, что в эпохи

больших религиозных и политических кризисов наблюдают такие мгновенные пертурбации в характере, что кажется, будто все изменилось: нравы, идеи, поведение и т. д. Действительно все изменилось, как поверхность спокойного озера, волнуемого бурей, но очень редко бывает, что бы это было надолго.

В силу этих задатков характера, которые приводятся в действие известными исключительными событиями, деятели

больших религиозных и политических кризисов кажутся нам высшими существами в сравнении с нами, своего рода

колоссами, по отношению к которым мы является какими-то жалкими ублюдками. Однако это были такие же люди, как

мы, у которых обстоятельства привели в действие задатки характера, какими обладают все. Возьмите, например, этих

«гигантов конвента», которые смотрели вызывающе на вооруженную Европу и посылали своих противников на гильо-

тину за простое противоречие. Это были, в сущности, такие же почтенные и мирные обыватели, как и мы, которые в

обычное время, вероятно, вели бы в стенах своего кабинета, своей конторы очень тихое и бесцветное существование.

Исключительные события привели в движение некоторые клеточки в их мозгу, оставшиеся без применения в обыкно-

венном состоянии, и они стали теми колоссальными фигурами, которых потомство уже не в состоянии понять. Сто лет

спустя Робеспьер был бы, без сомнения, честным мировым судьей, очень дружным со своим священником; Фукье-

Тенвиль — судебным следователем, обладающим, может быть, несколько большей суровостью, чем его коллеги, и вы-

сокомерным обращением людей его профессии, но которого, вероятно, очень высоко ценили бы за его ревность в пре-

следовании преступников; Сен-Жюст был бы превосходным школьным учителем, уважаемым своими начальниками и

очень гордым академическими пальмовыми ветками, которые ему, наверное, удалось бы получить. Впрочем, чтобы не

сомневаться в законности наших предвидений, достаточно посмотреть на то, что сделал Наполеон из свирепых террори-

стов, которые еще не успели перерубить друг другу головы. Большая часть их сделалась столоначальниками, преподава-

телями, судьями или префектами. Волны, поднятые бурей, о которой мы говорили выше, успокоились, и взволнованное

6

озеро приняло снова свой спокойный вид.

Даже в наиболее смутные эпохи, производящие самые странные изменения в личностях, можно легко под новыми

формами отыскать основные черты расы. Разве централистский, самовластный и деспотический режим суровых яко-

бинцев в действительности сильно отличался от централистского, самовластного и деспотического режима, который

пятнадцать веков монархии глубоко укоренили в души французов? После всех революций латинских народов всегда

появляется этот суровый режим, эта неизлечимая потребность быть управляемыми, потому что он представляет со-

бой своего рода синтез инстинктов их расы. Не через один только ореол своих побед Бонапарт сделался властелином.

Когда он преобразовал республику в диктатуру, наследственные инстинкты расы обнаруживались с каждым днем все с

большей и большей интенсивностью, и за отсутствием артиллерийского офицера был бы достаточен какой-нибудь аван-

тюрист. Пятьдесят лет спустя достаточно было появиться наследнику его имени, чтобы собрать голоса целого народа, измученного свободой и жаждавшего рабства. Не брюмер сделал Наполеона, но душа народа, который почти добро-

вольно шел под его железную пяту.

«По первому мановению, — пишет Тэн, — французы поверглись в повиновение и пребывают в нем, как в естественном положе-

нии; низшие — крестьяне и солдаты — с животной верностью; высшие — сановники и чиновники — с византийским раболепством.

Со стороны республиканцев — никакого сопротивления; напротив, именно среди них он нашел свои лучшие орудия управления: сенаторов, депутатов, членов государственного совета, судей, всякого рода администраторов. Тотчас под проповедью свободы и

равенства он разгадал их самовластные инстинкты, их жажду командовать, притеснять, хотя бы и в подчиненном порядке, и, сверх