Неизвестно - Канашкин В. Азъ-Есмь

Если сделать попытку дать предельно краткое определение «Новому Карфагену» и книжной серии «Голоса молодых», то можно будет сказать: «независимый» журнал и «независимая» книжная серия - это упоенная безобразием жизни конформистская фронда, где стихи и проза собственного сочинения перемежаются с репликами из Булгакова, строками из Мандельштама, сентенциями из Серебряного века и недавно погребенного диссидентского прошлого. А реальное и выдуманное, меняясь местами, стреляет то патриотизмом, то антифашизмом, то русофобией и преисполнено осанной сексу, водке, зоне, малине, «дну жизни» вообще. Иначе говоря, фронда столь же кочующе-декоративная, сколь и психоделическая: с криком, надрывом, ужасом исчезновения и песнопением брезжащему «солнечному лучу».

Бренд Валерия Симановича - его анти-шекспировский итог в стихотворении «Анти-Шекспир». В нем он прорицает: «Людей, которых гордость разделяла, объединили алчность и порок». Вообще, погружаясь в стихотворно-повествовательный поток как «Нового Карфагена», так и сериала «Голоса молодых», каких-либо следов сугубо конкретной жизни с ее «зияющими дырами» не находишь. А находишь житейские псевдо-тупики, срывы, и коловращения в таком безотчетно-глагольном формате: «выпил», «сел», «встал», «закурил», «налил», «врезал», «откинулся», «опростался», «загнулся» и т.д. и т.п.

«Раненый ангел», «Последний пепел», «Псих», «Углы круга», «Исповедь волчонка», «Некое нечто» - характерные заголовки прологов-творений на страницах «Нового Карфагена» и «Голосов молодых». Они отдают эпатажем и в то же время искушают налетом безысходности, которая отличает сегодняшнюю опрокинутую массу, находящуюся в состоянии энтропийного гомеостаза. Елена Аверина с ее «Прокуренным мыком», Марианна Панфилова, охваченная «Ржавым стоном», Валентина Артюхина, пребывающая в «Омуте всезаблуждения», почти сомнабулически вырываются за пределы обалдело-раскаленного обиталища. И вместе с карамельно-розовыми переводными интенциями из Шарля Леконта де Лиля, Джона Донна, Райнера Рильке вызывают в памяти Зинаиду Гиппиус. А точнее, её «Последние стихи», что обрели новое дыхание в начале 2000-х, а потом в качестве вкраплений попали в творения наших авторов. Вот лирический монолог Зинаиды Гиппиус «Всё кругом», клиширующий новокарфагеновских поэтесс и как бы предопределяющий их «личную императивность»:

«Страшное, грубое, липкое, грязное, Жестоко-тупое, всегда безобразное, Медленно рвущее, мелко-нечестное, Скользкое, стыдное, низкое, тесное, Явно довольное, тайно-блудливое, Плоско-смешное и тошно-трусливое, Вязко, болотно и тинно-застойное, Жизни и смерти равно недостойное, Рабское, хамское, гнойное, черное, Изредка серое, в сером упорное, Вечно лежачее, дьявольски-косное, Глупое, сохлое, сонное, злостное, Трупно-холодное, жалко-ничтожное, Непереносное, ложное, ложное!»

А вот «Все вокруг» Елены Авериной, по ассоциативному «факту» самодемонстративно передающее аберрацию близости:

«Пришёл к концу предел ума и смысла. Я сею мозг - он всходит коноплёй. Душа чернеет на поминках мысли, И всё вокруг равняется с землёй...»

У А.Н. Веселовского в «Исторической поэтике» нет сочетания «текстовая общность». В работе «Поэтика сюжетов» он говорит о «разбавленных схемах», о «сюжетной схематизации», о «словаре типических схем и положений», применяя их к выявлению заимствования или психологического самозарождения. Применив его посыл к кругу наших авторов, мы видим типичный характер заимствования, но не с Востока (как у Веселовского), а отовсюду. Новая жизненная ситуация понудила авторов «Нового Карфагена» и «Голосов молодых» искать типическое в битве за собственную адаптацию. И они прибегли к помощи архетипа, дающего волю их инстинкту. «Словари типических схем и положений», подчеркнем в этой связи, живы и действуют. В первой части «Поэтики сюжетов» Веселовский ссылается на два таких: для сказок и для драмы. Мы используем этот оборот и включим в него, помимо сюжетов и мотивов, поэтический стиль и культурно-исторический принцип. Только наименование «Словарю типических схем и положений», возникших на материале «Нового Карфагена» и «Голосов молодых», дадим иное - «Свод постархетипов».

Итак, постархетип № 1 – «Амбициозный непротивленец».

Это не герой, а переполненный слухами, чужими представлениями и книжными «негоциями» персонаж. Нравственный долг, «дело, которому ты служишь», у него подменили потайные излишества. И автор, лепя героя, оказывается во власти прихотливого зазеркалья. В повести «Встреча на дождливом шоссе» Евгений Петропавловский, например, рассказывает о своем «интиме» не то что все, а даже как бы больше, чем все. Его лирический герой задаривает героиню таким количеством «шкодных сексоигрушек» – фаллоимитаторов с прибамбасами и без, - что жилище любимой вскоре превращается в сплошную эрогенную зону. И этот «уют беды», этот эротокоматоз - высшее жизнепостижение героя.