Неизвестно - Канашкин В. Азъ-Есмь

После Второй мировой войны Юрий Иваск с тоской вспоминал о высочайшем уровне довоенных полемик: «Миновали времена больших дискуссий «по существу дела», как это было в тридцатых годах, когда полемизировали Адамович и Ходасевич в Париже и Л. Л. Бем <���…> когда-нибудь литературоведы «наклеят» на эти годы ярлычок с краткой надписью: «расцвет»!» [10; 8].

Слова его оказались пророческими, во всяком случае, послевоенная критика уже редко достигала прежних высот. Лучшие представители первой волны уходили один за другим, а явившаяся им на смену вторая волна в литературном отношении оказалась в целом несопоставимо слабее первой. Она не удалась как поколение, за редчайшими исключениями не дала крупных имен и внесла в эмигрантскую литературу сильную струю провинциализма.

Литераторы второй волны вновь принялись все оценивать сквозь призму политики. Объяснялось это тем, что в литературу пришли бывшие советские люди со свойственным им мышлением (или антисоветские, что в данном случае одно и то же, как позже справедливо шутил Довлатов). Стилистически их писания почти не отличались от статей в советской периодике той поры, разве что содержание было с противоположным знаком.

В «Мыслях о России» Ф. Степун с горестной откровенностью разделил русских беженцев на эмиграцию и эмигрантщину, отнеся к последним тех, кто, «схватив насморк на космическом сквозняке революции, теперь отрицает Божий космос во имя собственного насморка». Вне России многие пророки стали просто странниками, а пребывание в «торричеллиевой пустоте» не способствовало духовному обновлению. То чужое небо, под которым существовала зарубежная Россия, Марк Слоним безжалостно назвал «искусственным небом эмигрантщины» [20; 11].

«Живем. Скрипим. И медленно седеем.

Плетемся переулками Пасси,

И скоро совершенно обалдеем

От способов спасения Руси...»

А. Дон-Аминадо

В сборнике «Смешное в страшном» (1923) Аверченко писал: «Мы переживаем самое ужасное, но и самое смешное время. Черт шутит шутки по всему миру. Иногда мороз по коже, а вглядишься – смешно! Взял черт целую страну и, как перчатку наизнанку вывернул... И все внешнее, чужое, заграничное внутрь попало, а внутреннее наружу вывернулось...» [2; 8].

«Панихидные слова», «улыбки на похоронах», «смех дурачка на поминках России» – так определял Аверченко характер творческих потуг эмиграции, бьющей большевизм, а убивающей и «себя, и метрополию, и все живое». «Ведь что ужасно, - с горечью говорил он, - как бы независимо от нас выковывается из нас – благодушных, мягких, ласковых дураков – прочное железное изделие».

Примечания:

1. Аверченко А. Осколки разбитые вдребезги. М., 1989.

2. Аверченко А.Развороченный муравейник. М., 1927.

3. Адамович Г. Одиночество и свобода. М., 1991.

4. Адамович Г. Памяти советской литературы // Русские записки. 1937. № 2.

5. Адамович Г. Литература в СССР // Русские записки. 1938. № 7.

6. Вейдле В. Традиционное и новое в русской литературе двадцатого века // Русская литература в эмиграции. Сборник статей / под ред. Н. П. Полторацкого. Питсбург, 1972.

7. Вейдле В. О тех, кого уже нет // Новое русское слово. 1970. 18 июля.

8. Гиппиус 3. Полет в Европу // Современные записки. 1924. № 18.

9. Ждамович Г. Надежды и сомнения эмиграции // Вестник. 1961. № 7.

10. Иваск Ю. Письма о литературе // Новое русское слово. 1954. 21 марта. №15303.

11. Малевич О. Три жизни и три любви марка Слонима // Евреи в культуре русского зарубежья. Т. 3. Иерусалим, 1994.

12. Набоков В. Писатели, цензура и читатели в России // В. Набоков. Лекции по Русской литературе. М., 1996.

13. Осоргин М. Российские журналы // Современные записки. 1924. № 22.

14. Ренников А. София, 1925.

15. Русская литература в эмиграции. Питсбург, 1972.

16. Слоним М. Живая литература и мертвые критики // Воля России. 1924. № 4.

17. Слоним М. Литературный дневник о литературной критике в эмиграции // Воля России. 1928. № 7.

18. Струве Г.П. Русская литература в изгнании. Paris: YMCA-Press, 1984.

19. Степун Ф. Встречи и размышления. Лондон, 1992.

20. Степун Ф. Мысли о России // Современные записки. 1923. №17.

21. Фостер Л. Статистический обзор русской зарубежной литературы // Русская литература в миграции. Сб. статей под ред. Н.П. Полторацкого. Питсбург, 1972.

Автор как «дурная» бесконечность

1.

Покажется парадоксальным, но в отечественной науке о литературе и журналистике Автора как доминантно-стержневой или симфонической категории в минувшем веке не было. В вузовских учебниках по введению в литературоведение и теории литературы второй половины XX столетия (Г.Л. Абрамовича, И.Ф. Волкова, Н.А. Гуляева, Г.Н. Поспелова, Л.И. Тимофеева, П.С. Выходцева, А.И. Метченко, Л.Ф. Ершова) слово «Автор» обозначало «указание на писателя» и как бы вытекало из предикативного «упорядочивания». Понятие же «Автор» как «передний план» аналитики - отсутствовало. В «Словаре литературоведческих терминов» (М., 1972), слово «Автор» сопровождается отсылкой «см.: «Творческая индивидуальность писателя». В «Краткой литературной энциклопедии» проблема Автора решается как проблема писателя, обнаруживая «средостение» в их общей природе мышления и игнорируя обоюдную инакость (КЛЭ, М, 1978).