Неизвестно: zolotussky zoil

ИГОРЬ ЗОЛОТУССКИЙ

Исповедь Зоила

Статьи, исследования, памфлеты

Критические мечтания

В этой книге собраны статьи разных лет. Она в некотором роде портрет автора, который все эти годы «раздваивался»: писал и о современной литературе и о классике. Не думаю, впрочем, что это повлекло за собой перепад в оценках: с одной стороны — максималистских, с другой — снисходительных. И из современной прозы я выбирал то, что наследует классике, остается верным ей. Более того, на мой взгляд, литература и спаслась благодаря этой верности, как спаслась и вся наша духовная жизнь.

Речь в эти годы шла именно о спасении, ибо никогда еще мы не подвергались такой тотальной опасности безверия и безочарования.

Я назвал свою книгу «Исповедь Зоила». Зоил был злой критик, он критиковал Г омера. Я надеюсь, однако, что читатель найдет в ней не только строгие разборы, но и те «искры любви», которые, по выражению Гоголя, смягчают и просветляют самые беспощадные обличения.

Игорь Золотусский

ОТЧЕТ О ПУТИОЧНАЯ СТАВКА С ПАМЯТЬЮ

Несколько раз принимался я писать о К. Воробьеве и всякий раз оставлял: слишком высокую ноту приходится брать, хочется подхватить его крик, удержать на высоте, но не хватает сил, недостает напряжения. Страшно сорвать голос. В этом смысле проза К. Воробьева особая. Те же законы прозы, те же сюжет, композиция, характер, но интонация не та, интонация какая-то другая — с первых строк резко взыскующая, истово реющая в полете совести. В нравственном поле воробьевской прозы все перенапряжено, все жжет и горит и требует в ответ жжения и горения.

К. Воробьев старше меня на тринадцать лет. Но между нами пролегла эпоха. Его герои в 1928 году за бороной бегают, а меня еще нет. Они уже голодают, набивают пузо горохом в коммуне, а я не родился. Они оступаются, совершают свои первые проступки, плачут и прозревают от потерянной веры, а я младенец. Они сироты, а у меня отец и мать.

И лишь в конце тридцатых наши судьбы сближаются: сиротею и я, война бросает меня в детдом, а их на фронт.

С той поры сердце у нас болит по одному, отзывается на одно — в тылу мы, пацаны, слышим фронт, видим фронт, страдаем за фронт.

Проходит время, и жажда правды о прошлом сводит нас во второй раз. На этот раз слово дано им, на весах жизни и смерти взвесившим, что стоит правда и ложь. Они выходят на очную ставку с памятью, и вместе с ними выходим и мы, которым эта память нужна как хлеб, как воздух.

На этом взаимном сближении детства и позднего взросления и закрепляется наша связь. Отныне мы навсегда повязаны одним, преданы одному, хотя и с той и с другой стороны нас ждут потери.

К. Воробьев — одно из приобретений этого братства, причем приобретение последних лет. Странно: его повести выходили и печатались, но имя его и книги не были в ходу. Может быть, потому, что слишком горькая правда была заключена в них. Повесть «Убиты под Москвой» была напечатана в «Новом мире» в 1963 году. С тех пор имя К. Воробьева запомнилось, но отошло куда-то на край сознания, как имя редкое, одинокое. В повести «Почем в Ракитном радости» герой, вернувшийся после долгого отсутствия в родную деревню, встретив там своего дядю, говорит ему. «Я хороший писатель... Я хороший писатель... Я не плохой писатель, дядя Мирон!»

Есть в этом самооправдании что-то личное.

Кузьма Останков (так зовут героя) хочет убедить себя, а не дядю Мирона, что еще не все потеряно, что его час настанет. Делая свое дело и делая его в безвестности, он надеется, что его проза дойдет до читателя.

К. Воробьев в отношении своей судьбы оказался пророком. Не прошло и пяти лет со времени его смерти, как имя К. Воробьева сделалось в литературе символом чести. Его рассказы и повести, как бы возвращаясь к нам, говорят: он был хорошим писатель. Он был очень хороший писатель. Он был прекрасный писатель.

Константин Воробьев не услышит этих слов. Но пусть услышит их читатель. Мы открываем сейчас К. Воробьева, как после войны открывали Брест, как открывали из-под руин то, что было погребено под ними. Уже и иных могил не стало видно, одна утрамбованная земля блестела на месте их, но мертвые встали во весь рост и заговорили во всеуслышание.

Рост героев К. Воробьева — это высокий рост, гордый рост. Это рост, по которому набирали до войны в кремлевские курсанты. Это рост героев повести «Убиты под Москвой», рост Кузьмы Останкова, рост Кондратьева из рассказа «Чертов палец».