Блохин Николай - Отдайте братика

– Любишь Бога своего?

– Люблю.

– Ты же Его не видела.

– И не дай Бог! – улыбнулась Богомолка таким выскочившим своим словам. – Чистой сердцем мне никогда не быть, а без чистого сердца его не увидишь, а увидишь – испепелит.

– Даже и глянуть нельзя? Ну и Милостивец.

– Конечно, Милостивец. Разве не милость ограждение нас от того, что испепелит?

– Так чего ж Он такой Испепеляющий? Потускнел бы слегка, чтоб увидеть Его.

– Ну, увидела бы, а дальше что?

– Ну-у... поверила бы...

– И?

– Ну, и стала бы делать то, чего Он велит.

– Нет, вранье, – тихо сказала Богомолка, глядя перед собой каким-то угрюмым ироничным взглядом, о чем-то своем будто вспомнив.

– Через пару часов после видения ты бы уже думала – да было ли, не показалось ли, к вечеру остатки виденного притупились бы, а к утру забылось бы совсем, а потом бы еще досада появилась, что ж это, мол, Он на какой-то миг показался, ой, прости, Господи, мог бы и постоянно быть перед глазами.

– А почему бы, кстати, нет, почему бы не жить среди нас.

– И чтоб Он работал еще на нас, а мы б полеживали, да командовали б, покрикивали.

– Ну, уж!..

– И „ну“ и „уж“, все-таки, такие уж мы. И Он хочет, чтобы мы не были такими.

– Да какими такими?

– А такими! – вскинулась глазами вдруг Богомолка, аж отпрянула слегка Алешина мама, ишь как она, оказывается, умеет глазками стрелять. – Такими, что хоть кол у нас на голове теши, хоть золотом нас обсыпай, а мы все одно: „Хоть и мертвые придут – не поверили“ – так о нас сказано, так и есть. Вместо того, чтобы безропотно принимать Его волю...

– Да еще надо, извини, как-то все-таки поверить, что Он есть, что воля Его есть...

– Он есть, раз мы есть, – отрезала Богомолка, – и воля Его есть, раз ты вот сейчас лежишь здесь со мной и впервые в жизни слушаешь о том, что Он есть и есть Его воля сунуть тебя на эту койку, чтобы ты меня, грешную, слушала, других, видать, нет на твоем пути. И я значит сюда сунута для того, чтобы ты узнала, что есть Его воля! Потом не отвертишься уже, что не знала, не слышала.

– Ну-у, уж больно ты грозна, непонятно, однако, мне вроде милость получается, сподобилась, так сказать, услышать тебя, хотя ничего особого пока не услышала, но милость эта мне ценой твоего выкидыша! Что ж, твое слово мне дороже твоего не рожденного ребенка?

– Значит так!

– Ого! И ты так спокойно на это реагируешь?

– А как я должна реагировать? Что бы со мной ни стало – Его воля, и да будет так.

– Но почему, как?!

– Да в том-то и дело, не надо почемукать, надо принимать все как есть, все, что случилось и должно было случиться.

– Не понимаю.

– И понимать ничего не надо, понимание Его воли недоступно для нас.

– А зачем тогда Он нам голову дал?

– А чтобы не путать Божий дар с яичницей.

– И только?

– А больше ничего в жизни не нужно, спьяну носом пропахал по асфальту, не говори, где ж был Бог и куда смотрел, стакан вышибать из твоих рук Он не будет.

– А почему?

– А ты не почемукай, а стакан не бери, а берешь, не водкой наполняй. Свобода воли. Самый страшный и бесценный дар Его. И этот дар Он не отнимает и не нарушает.

„А неплохо было бы, чтобы вышибал“, – подумала Алешина мама, имея в виду стакан в руках своего мужа.

– Ну... а могу я попросить, чтоб стакан, хоть изредка, вышибался? – Очень внимательно, и испытующе Алешина мама смотрела на Богомолку.

Та, вопрос восприняла серьезно, она вообще все воспринимала серьезно.

– Обязана просить, – сказала Богомолка, – это молитвой называется, знаешь. А голова еще и для того дана чтобы понять рано или поздно, что молитва это самое важное, на что надо свою свободу воли направлять. Хорошо, если рано, не страшно, если поздно, страшно, если никогда.

– Ой, сомнительно все это.

– Как может что-то быть сомнительно, если не пробовано?

– А что, обязательно все пробовать надо?

– Все не надо, на гадюку босиком наступать не надо, под машину кидаться не надо, попробовать, задавит или нет. Голова еще и для этого дана и с этим справляется неплохо.

– Ну, вот, ты, когда сюда шла, молилась?

– Еще как. Все, что есть во мне, – всю себя выложила, у нас ведь разная молитва, когда прижучит – выкладываемся, помогай, Господи, и просто по текучке, повседневности бормочем, будто нудную повинность отбываем.

– Так ты молилась, чтоб сохранить?

– Нет.

– Как?! А о чем же?

– Все о том же, об одном, о главном – да будет воля Твоя, есть такая молитва „Отче наш“, самим Христом данная, всему миру известная, никем не пользуемая.