Блохин Николай - Пепел

– Да что б вы сделать-то могли, батюшка? Растерзали бы вас за вмешательство, – командующий с печальным видом разливал очередную, – а Митрополиту еще б больше досталось.

– На все воля Божья. И знаю, чувствую, что именно этого вмешательства хотел от меня Господь. Да к нему в авто залезть и рядом с ним встать: и надо мной издевайтесь, я вместе с ним!.. А я , видите ли, пла-кал… хорошо, что не рыдал… Ну, а в дороге, перед Тверью узнаю, что и Владыку Макария постигла та же участь, «по требованию духовенства» – так определили. Правда, требователей, за отсутствием таковых, естественно, не нашли. Ясно дело, таким столпам Православия среди иерархов места теперь нет. Хотя… новый наш правящий архиерей Петроградский Вениамин как раз из таких. И молитвенник, и делатель. Дал бы Господь, чтоб подольше он продержался. Просто чудо Божие, что он на кафедру нашу поставлен.

Ну вот, сошел я в Твери, можно теперь не спешить. Думаю, навещу родной город, может, в последний раз родительские могилы навещу, Николаю Георгиевичу визит сделаю – мой отец дружен был с ним, и вообще, душой передохну в родном городе от питерских безобразий. Думаю, от обеих столиц он далеко, круговерти беснующихся, думаю, резко поменьше будет, тихая провинция, думаю… «Думаю»! – так раз так, прости Господи! «Думало» наше, ребята, как и вера наша ничегошеньки не стоит. Иду по городу, и вдруг на меня тоска наваливается, да такая, что впору на вокзал срываться и бежать, в любой поезд московский прыгать и – вон отсюда! И народ навстречу не попадается, будто вымерло все. Поземка колючая глаза слепит… В кафедральный собор наш зашел – пусто, один священник, да дьякон обедню служат. В общем – ни горожан, ни прихожан. Выхожу, и на знакомого иерея наталкиваюсь, с ним тоже вместе учились. Где ж, говорю, народ? Вижу – а он трясется весь, сейчас, говорит, будет тебе народ, и дальше не по-иерейски про этот народ так высказался, будто молотком по ушам. Хотел я, было, поувещевать его, а он мне почти криком: беги скорее к Бюнтигу, ты ж его хорошо знаешь; запасники всех полков, здесь расквартированных, числом аж 20 тысяч, вместе с фабричными Морозовской мануфактуры, присоединяя к себе на пути всех желающих и нежелающих, пойдут толпой несметной к генерал-губернаторскому дому. Перед тем, как разбежаться, полиция Бюнтига предупредила по телефону, но он чего-то мешкает. Одного офицера этот народ уже убил, за что, про что – никто не знает. В снегу валяется, и никто к нему не подходит, страшно… «Тихая» провинция! Я рясу на приподъем и – бегом. Около дома – никого, взбегаю к кабинету, открываю без стука и вижу: Николай Георгиевич стоит на коленях перед вот этой самой иконой, – отец Василий перекрестился; остальные сделали то же самое. – В левой руке телефон держит, оборачиваясь, видит меня, кивком головы приветствует и говорит: «Владыка Арсений у меня по телефону исповедь принимает. По-другому никак не получается, никого нет. Ты тоже слушай, епитрахилью потом меня накроешь.» Первый раз я телефонную исповедь видел и слышал… Нет, Сашенька, на Светлой панихиды не служат, дождемся Радоницы, Бог даст… А вот о здравии батюшки Серафима вашего и нашего, это всеобязательно. Пока всем живущим, кого знаем и… не знаем, здравицу не возгласим, поле боя не покинем… Дословно исповедь Николая Георгиевича помню…

– …Нет, Владыка, жене не изменял. В помыслах? – напряженно задумался на несколько мгновений. – Нет, Владыка, и в помыслах, она ж у меня – золото, какие помыслы! Да, Владыка, гордыней весь переполнен, из нее состою… думал, что это – радость, но… нет, все-таки гордыня. Все время гордился, что в Губернии порядок, достаток и благолепие, и это я, мол, к этому руку приложил. Мост через Тверцу построили – гордынька, через Волгу – гордынища. Казенных домов многоквартирных построили в два раза больше, чем планировали – она, она самая, а радость – это ее обманчивая подкладка. Фронту муки отправил лишний эшелон – опять в ней купаюсь, первый в России консервный завод пустили – туда же, пятьдесят храмов в год строим-освящаем – так и распирает… Даже верность Трону, стандартную, обыденную, долженствующую вещь – за благодетель свою почитал. Вот, жду теперь итог всего со стороны любимых подданных.

А тщеславие еще хлестче во мне… гофмейстерский мундир свой одеваю, и по четверть часа, точно девица, в зеркале собой любуюсь. Вот такое во мне окаянство, Владыка, и покаяния нет во мне… О, чуть было не сказал «не научили»… Нет, Владыка, злобы на тех, кто меня убивать идет – не испытываю, плох я был как человек, плох, как губернатор, попробую достойно воздаяние принять. Нет, убегать не буду. Владыка, тут у меня иерей Василий объявился, Вы его знаете, учился у Вас. Благословите, чтоб он меня епитрахилью накрыл…