Блохин Николай - Диковинки красного угла

— Ты, сударь с погонами, не кипятись, а пропусти, — тихо сказал отец Порфирий. — Глядишь, мы вновь обращенного раба Божия и сдвинем с места.

Оглядел отца Порфирия майор и велел пропустить, а сам побежал чинам докладывать. Те шушукаются, глазками своими на отца Порфирия зыркают. А вид у отца Порфирия внушителен, благообразен: борода белая лопатой, волосы белые до плеч и одеяние монашеское черное.

А рабу Божьему уже цепь к ногам привязать собрались, дурни, трактором решили дернуть. Покачал головой отец Порфирий, вздохнул, подошел к работяге, положил ему руку на плечо и говорит:

— Ну, мил человек, раб Божий, дело ты свое сделал, Господу послужил по силам. Пойдем теперь, милый...

Взял его отец Порфирий за рукав, потянул легонечко, он и пошел за отцом Порфирием. Расступились все чины, оторопели. Так и прошли мы сквозь их строй. Если б не благодать над нами, разве бы позволили нам уйти!

Повез отец Порфирий покаявшегося к себе, исповедал, причастил, и отошел тот мирно ко Господу. Что ж, дело свое на земле сделал, во грехах покаялся, незачем больше по острию соблазнов ходить. В мир вечности отходить надо. А вот с начальником крикливым, с тем хуже. Когда мы с батюшкой ушли, он плюнул со злости, прыгнул в свою черную машину, взялся за руль, да как газанет! А руки-то и приросли к рулю. Так и погнал он, сам не зная куда. Быстро мчится машина. И ни сбавить скорости, ни затормозить, в одном только властен над ней крикливый начальник: вправо-влево рулем ворочать. И мотор не глохнет, хоть бензин давно кончился, и с вертолета зацепить его пытались, и из другой машины перехватить — тщетно. Мотается он, несчастный, по дорогам, перескакивает с одной на другую, кружится, и конца этому не видать. Шарахаются от него машины, шарахаются люди. Иногда у него даже появляется желание наскочить на кого-нибудь, но этого ему Господь не дает. Мы с отцом Порфирием молимся за него. Чем его путешествие кончится, а может, кончилось, одному Богу ведомо.

— Однако сомнение у меня, Игнатий Пудович, — сказала Карла. — Почему же Бог по рукам не надавал тем, кто храмы закрывал? Ведь столько храмов взорвали и сломали, и никаких чудес явлено не было. Один мой дедушка сколько их закрыл...

Игнатий Пудович сделал шаг в сторону Карлы и взял ее за руку:

— А за дедушку, Клара Карловна, всем нам молиться надо усердно, а тебе — в первую очередь.

Ни Карла, ни ученики ее, ни Петюня и внимания не обратили, что он на «ты» ее назвал, все сосредоточенно смотрели на его выразительное лицо.

— Ведь мы же, деточки, — Игнатий Пудович отпустил руку учительницы, — ничуть не лучше этого дедушки. А кто ж за дедушку Клары Карловны помолится, кроме нас? Может, и свел нас Господь для того только, чтоб молитвенники у него появились. А чудеса, Клара Карловна... эх... «Род лукавый и прелюбодейный знамений ищет, и не дастся ему знамения...» Ведь одного такого чуда должно было б хватить, чтоб как узнали о нем, так всем бы разнести. А те, кто закрывал, да ломал, исправились бы. Ан нет... Да, и не хотим мы каяться как следует. А Господь терпит наши грехи и ждет. Ибо терпелив Господь и многомилостив. Ну так как: завтра на наш Новый год придете, чайком побалуемся, поговорим?.. А уж сейчас, простите, нам с Ваней надо ледок подолбить, снег сгрести...

Обратно Карла и дети шли вместе и молчали; каждый думал о своем.

Антон пытался сообразить, что бы он делал, если бы вдруг точно узнал, что завтра умрет. Дума его как-то не получалась, но он точно знал, что не будет конструировать ракету для полета на Луну. Ему уже не хотелось избить старого врага своего, соседа Ваську, да и слово «враг» как-то размылось.

Павел Фивейский мечтательно представлял, какой эффект произвело бы среди его семьи (и Карла в гостях!), если бы вдруг в окно влетел ворон и принес ему хлеб — и как бы завидовали ему присутствующие. Но потом, сквозь мечтательность, он увидел, как несется ему навстречу черная тройка, и сразу сгинуло мечтательное представление; он услышал в вышине карканье ворон, которые отнюдь не собирались нести ему хлеб.

Евдокия удивлялась тому, почему раньше ей не нравилось такое звучное и красивое ее имя.

Карла глядела на своих ребят и видела в них такую задумчивость, которой почти никогда не замечала от своих слов. И знала она теперь, что нечего ей сейчас им сказать такого, что запало бы им в душу. И еще решила завтра обязательно поставить свечу за упокой своего дедушки. А Петюня думал о том, что надо было остаться и помочь церковному сторожу сгребать снег...