Блохин Николай - Диковинки красного угла

И тут подручный оставил лопату и сказал, перекрестившись:

— Тогда я не буду в вашем деле участником. И вам не дам надругаться над могилой святого старца!..

Поразился Свирепый такой перемене в своем соратнике. Взревел, вынул пистолет и застрелил покаявшегося.

Упал тот на могилу старца рядом с кирпичом. Кирпич видел, как струйка крови стекала в землю рядом с ним.

«Странно, — думал кирпич, глядя на метания Свирепого. — Даже я, кирпич, чувствую волны Божией благодати, как же он ее не чувствует? Как же не страшно ему?»

Свирепый отпихнул ногой тело покаявшегося, положил на могильный холмик несколько динамитных шашек и зажег короткий шнур.

— Я вам покажу, как земля смерзлась! Сейчас размерзнется! — крикнул он и залег в овражек неподалеку.

Все прочие также разбежались по укрытиям.

Кирпич почувствовал, как некая сила укрепляет его, ему даже казалось, что крепость его, по крайней мере, утроилась. Он увидел приподнявшуюся из овражка голову Свирепого. Кирпич сосредоточился. Ухнуло-грохнуло, и он помчался навстречу свирепым глазам, выглядывавшим из-за бугорка. Через мгновение он оказался рядом с ними. Теперь страх и отчаяние выражали они, а из перекосившегося рта вырывался истошный вопль. Еще через мгновение кирпич лежал рядом с размозженной головой Свирепого, и не было жалости в его глиняной душе. Это была последняя кровь на кирпиче. Люди обтерли его и положили на прежнее место, на могильный холмик рядом с крестом.

— «Мне отмщение и Аз воздам», говорит Господь, — сказал один старичок, когда рядом со старцем похоронили покаявшегося. — Каждый получил свое... Помолимся, православные, о прощении грехов наших. По грехам ведь такая напасть попущена на нас!..

И все паломники стали истово молиться. Кирпич слушал их слезные молитвы и снова чувствовал себя так хорошо, как будто пребывал под головой старца.

Прошло много лет. Власти в который уже раз приняли невыполнявшееся решение срыть могилу старца Зиновия. Тогда один из паломников взял с нее кирпич и привез его мне. Могилку так и не срыли, и я хотел кирпич отвезти назад, но духовный отец мой, старец Порфирий, не благословил.

— Туда, — сказал, — не надо больше. У себя оставь.

Я и послушался. А прошлым летом Ваню гадюка укусила, когда мы в нашем домике под Тулой жили. Из-под капусты выскочила. Что делать? Недолго думая, нагрел я кирпич, да, помолясь, прижег Ване ранку. И все прошло у него. А то уж горячка начиналась. Так-то вот. Такую жизнь прожил наш кирпич. И Бог даст, долго еще проживет.

Долго, с непонятным для себя самой чувством, смотрела Карла на кирпич. А все присутствующие смотрели на Карлу. Наконец, она перевела взгляд на Игнатия Пудовича:

— Скажите... а много убили таких, как этот старец?

— Ну, таких, как этот старец, много не бывает. Но вообще убили очень многих Божиих служителей. Нынче все они, новомученики, у престола Его стоят и за нас молятся. Церковь всегда зиждилась на крови мучеников. Нет прочнее фундамента. Сколько перерождений у людей было, когда они смотрели, как люди мученический венец принимают! Старец Порфирий, наш с Ваней духовник, ведь поначалу из этих был, из свирепых. В те самые времена, когда старца Зиновия убивали, он в другом месте других верующих убивал. Куражились они тогда вот в этом самом храме, при котором нынче я сторож. Ну, понятное дело, храм разорили, батюшку убили... Ну и решил себе тот, кто нынче великий подвижник Порфирий, на святом месте у престола вроде ванны устроить. Имя свое прошлое, домонашеское, он уж, небось, и сам позабыл, а мы и не знали никогда, да это и не нужно. А на святом месте нам, мирянам, стоять никак нельзя. Самим Христом это запрещено, только священнослужители могут там стоять. Но тем куражникам-бражникам, что храм разоряли, на все было плевать, а о страшном наказании за святотатство они и не думали. А самый главный куражник, будущий подвижник Порфирий, тогда вообще некрещеным был.

— Эх! — кричал он. — Сейчас обольюсь-окрещусь!..

Ну и выливает на себя ушат воды с хохотом. А облившись, вдруг замер, смеяться перестал, в лице переменился — будто что-то с этой водой вошло в него. И подручные его тоже затихли, смотрят на него, что это с ним. Ты, мол, чего, комиссар? А тот и говорит тихо:

— А я и в самом деле крестился... Да что ж мы такое творим, братцы?..

Ну, «братцы», когда в себя пришли от его внезапного перерождения, бить-пинать его начали: ты что ж, мол, что это с тобой стало?! А потом и выстрелили в него, да славу Богу, только ранили, люди добрые подняли потом, спрятали, выходили. Ну а уж после он монахом Порфирием стал... Тут, в нашем Красном углу, много диковинок, с ним связанных. Вот тут сбоку висит сумочка дамская, в Красном углу-то не к месту ей быть, а на самом деле очень даже поучительная история с ней связана. Назовем ее: