Блохин Николай - Бабушкины стёкла

— Кто-нибудь Символ веры знает?

Мама только заморгала в ответ и плечами пожала, а с папой и так все было ясно. Отец Василий дал папе молитвослов и сказал:

— Когда я скажу, прочтешь.

Папа дернулся было, но под маминым взглядом и на этот раз не вырвалось из него клокотание. А может, про невидимое клокотание в папе и говорить больше не надо? Может быть, уже нет его? Посмотрим.

Немного растерянный, стоял папа, держа в руках молитвослов, и удивлялся своей податливости: пожалуйста, и молитвослов взял без ропота. Иногда бывает так, что перестаешь сопротивляться напору на тебя всяких неожиданностей и напастей, когда они вдруг гурьбой наваливаются, одна за другой идут. Волей-неволей поддаешься им и, махнув рукой, делаешь то, что им хочется. Особенно когда после долгого бездействия воли это случается, когда, после однообразного течения жизни, надо вдруг заснувшую волю свою работать заставить, а она тебе говорит: «Шалишь: тут и троих таких, как я, мало, чтобы сбросить с тебя то, что навалилось. Сам расхлебывай кашу с этими зеркалами!» А куда уж там самому! Что в нас есть-то, в самих, без воли? Когда и с волей- то «фу» одно...

Во все глаза смотрел папа на дивный обряд крещения и еще коситься успевал на маму. Она каждый раз крестилась, когда отец Василий говорил: «Господу помолимся... Господи, помилуй».

— Отрицаюся тя, сатана, — властно сказал священник, обернувшись к маме с папой: — и вы повторяйте!

— Отрицаюсь, — выдавил из себя папа...

— Сочетаешься Христу?

— Сочетаюсь...

Как-то так говорил отец Василий, что, когда это в папино ухо входило и проходило в голову, замирал там протест против того, что видели глаза. Ма-те-ри-а-лизм шипел — и только. Папа забылся — вдруг мама тыкает его в живот и шепчет: «Читай», — и отец Василий, увидел папа, смотрит на него внимательно. Тут все, что набрасывалось в храме на маму, набросилось на папу. Мама, глядя на отца Василия, поняла, что тот видит внутреннее борение ее мужа, и еще она увидела шевелящиеся губы отца Василия: он молился. Папа, запинаясь, вычитал-таки Символ Православной веры.

Сияла Таня, стоя в тазу, так что даже папа улыбнулся такой улыбкой, какой он улыбался, когда Катей был очень доволен и умилен. Когда же отец Василий облил ее водой, она засмеялась таким счастливым смехом, что мама вытерла слезы, показавшиеся на ее глазах.

— А что мне теперь делать? — спросила Таня, когда Таинство закончилось и она уже была одета и с крестиком на шее.

— Как что? — радостно сказал ей отец Василий. — Жить! А теперь беги к зеркалу!

Завороженно смотрела Таня на свое блистающее отражение: даже легкое розовое сияние виднелось вокруг головы.

— Ну! — Мама пихнула папу в бок, ничего не прибавив к этому «ну».

— М-да, — сказал папа.

— Ин-те-рес-нень-ко, — закончила за него Катя. И тут уж все втроем рассмеялись.

«Дзинь-дзинь...» — заверещал дверной звонок. Папа открыл дверь и увидел переводящего дух человека. Видно было, что он хочет что-то сказать, но воздуха ему нехватает. Наконец он произнес:

— Где моя дочь?

Папа понял, что перед ним Танин отец. А предыстория этого визита такова: когда Таня выскользнула из дому, родители поутихли (гости все же пришли), но мама вдруг встала из-за стола, кивком головы вызвала папу и сказала ему:

— Иди ищи Татьяну: я чувствую недоброе.

— Да что ты... — заикнулся было тот: очень ему не хотелось уходить от застолья. Мама Тани взглянула на него — очень страшные у нее были глаза.

— Иди! — воскликнула она.

У Таниных бесов, что были развешаны по квартире, тоже, как показалось папе, морды погрустнели.

— А что ты недоброе чувствуешь? — шепотом спросил он.

— Иди, — только и смогла вымолвить Танина мама. Рукой она держалась за сердце. И тут тревога и страх из ее глаз влетели в папины и — ух! — его по голове. Танин папа стремительно сорвался в погоню. Он бессмысленно носился по улицам, пугая прохожих, пока, наконец, не вспомнил про ее рассказ о зеркале. Минут пятнадцать метался в поисках Катиной квартиры. И вот он здесь. Папа указал ему на бабушкину комнату. Когда Танин папа увидел свою дочь перед зеркалом, он успокоился немного, а когда подошел к ней, чтобы взять ее за руку, и сам на себя посмотрел, подпрыгнул сначала, вскрикнул, а потом приблизил лицо вплотную к зеркалу:

— Гляди-ка, такой же, как ты рисуешь.

— Я уже сказала тебе, — ответила Таня, — что рисовать их больше не буду, а тебе надо креститься: ты же некрещеный, иначе был бы такой, как я.