Лимонов Анатолий - Девочка Прасковья

Летчику этот комплимент, видно, понравился, и он, уже выходя из столовой, вдруг неожиданно быстро вернулся и произнес:

— Слушайте, милая барышня, а не ваша ли это тетушка дежурит на базе горноспасателей? Уж больно вы похожи.

— Моя-моя! — оживилась Прасковья. — Это тетя Зоя!

— Да-да, тетя Зоя, — улыбнулся летчик. — Очень хорошая женщина. Так сильно за вас беспокоится... А не хотите ли полететь к ней прямо сейчас? Мы ведь как раз туда и направляемся. Всего часика два, и будете уже в объятиях своей тетушки, а то до утра-то еще ой, сколько времени, да и вертушку могут вовремя не починить.

— Правда?! — изумилась Пашка, и глаза ее засверкали.

— Конечно! С базы горноспасателей, может, даже до темна, если пойдет вездеход, сможете уже и до станции добраться. А там литером до Екатеринбурга. А уж там поезда всю ночь ходят...

— Верно! Летай, милая, а то эти вертушки-ватрушки подвести могут. Застрянешь тут еще на нэдэльку, — поддержал пилота дядька Петро.

— Здорово! — обрадовалась Пашка. — Тогда летим, конечно! — и она, залпом допив молоко, кинулась к выходу, но тут же осеклась, встретившись со мной взглядом.

А я испытал такой удар в сердце, будто кто-то сзади коварно саданул меня ножом под левую лопатку. Пашка подошла ко мне, виновато улыбаясь и теребя косичку, и не зная, что мне сказать. Я нашел в себе силы не выдать своего отчаяния и, улыбнувшись, сказал:

— Конечно, Паш, лети, нельзя упускать такой шанс! Тебе ведь еще лечиться надо, а то опять гроза какая-нибудь соберется... и застрянем тут опять... как всегда.

— Спасибо, Жор! — тихо сказала девчонка и так посмотрела на меня, что я сразу ей все простил.

— Я тебя провожу! — сказал я и вышел следом за Пашкой.

Я шел и ни о чем не думал. Оглушенный всем происшедшим, я никак не мог собрать воедино свои мысли, осознать все так, как должно. Разлука безжалостно подгоняла нас, и все мои воздушные замки, построенные на мыслях о еще одних сутках в тайге вместе с девчонкой, рушились теперь стремительно и неотвратимо...

Мы подошли к кромке летного поля. Ярко светило солнце, дул легкий попутный ветерок. Пахло смолой и цветами. Высокие заросли цветущего иван-чая красиво обрамляли взлетную полосу, на которой уже серебрился готовый к вылету самолет. Небо было чистое, прозрачное, точно над нами зависло горное озеро, воды которого почти до самого дна пронизывали солнечные лучи. Второй пилот хлопотал возле своей крылатой машины.

— Ну, ребяточки, прощайтеся! — сказал дядька Петро, обнимая нас за плечи. — Тилько нэдолго...

Летчик и геолог пошли к самолету, оставив меня и Пашку наедине. Как я боялся этого мига, как оттягивал его приближение! И вдруг он свалился на меня так неожиданно, что я вконец растерялся. Язык у меня присох к небу, щеки и уши пылали от волнения, а в голове творилось невесть что... Похоже, нечто подобное творилось сейчас и в душе девчонки. Поэтому мы целую минуту просто простояли друг против друга. Первой пришла в себя Пашка. Она улыбнулась и, оглянувшись на самолет, сказала:

— Ну, пока, Георгий Толстый! — и протянула мне свою руку.

Я сделал то же самое и ответил:

— Пока, Прасковья Пятница!

Пашка пожала мне руку и сказала уже вполне серьезно:

— Спасибо тебе за все, мой Робинзон! Я этого никогда не забуду.

— И тебе тоже спасибо, моя Пятница! Мы клево отдохнули!

Девчонка, соглашаясь со мной, кивнула головой и опять улыбнулась. И мы разомкнули свои руки. Но тут Пашка спохватилась:

— Ой, совсем забыла! Возьми вот! — и протянула мне мой мобильник, который все время нашего путешествия хранила у себя в кармане.

— Не надо! — отозвался я. — Оставь его себе! Я тебе его дарю!

— Нет, это очень дорогой подарок! — не согласилась Прасковья.

— Бери-бери! Мне все равно скоро на день варенья новый подарят, еще более навороченный. Да и должны же мы как-нибудь созваниваться!

— Спасибо! — обрадовалась девчонка и вздохнула. — А мне вот нечего тебе подарить.

— Знаешь что, подари мне свой платочек! Он такой красивый!

— Правда?

— Конечно! Он о тебе напоминать будет своей буковкой...

— Ну, хорошо, — согласилась Пашка и передала мне платочек, приложив к нему еще и «Живые помощи».

— Спасибо! — сказал я, принимая подарки, и тут вдруг вспомнил, что должен обязательно сознаться девчонке в том, что посмотрел на нее на болоте.

Ведь я обещал Богу и святым, что решусь на это, если они оставят Пашку в живых. Но как же это было трудно и неожиданно, что я аж задохнулся. Я понял, что если скажу ей это, то, возможно, Пашка здорово обидится и перестанет меня уважать, ведь она считает меня очень хорошим человеком, и после этого признания мы, вероятно, вновь станем недругами, как и в самом начале нашего знакомства. Как мне не хотелось с ней так расставаться! И дернуло же меня тогда так опрометчиво поступить... И еще я понял, что если умолчу и в этот раз, то тогда попросту перестану уважать сам себя, и это будет еще страшнее нашей размолвки. Эх, будь что будет, я должен признаться Пашке и ответить сполна за свой последний грех перед ней, хотя бы для очищения души, хотя бы для самого себя... И тогда я сказал: