Козлов Сергей - Движда

Из глубокого дымчатого своей непроницаемостью окна морга сквозь мрачную муть на миг выглянуло мужское лицо. Выглянуло так неожиданно, что сердце Платонова отозвалось — скакнуло на месте. Он невольно отступил на шаг. Те незначительные черты, которые удалось разглядеть, показались Константину знакомыми. Вспомнился рассказ Маши о санитаре, которого мало кто видит.

— А, может, это патологоанатом, должен же и он там бывать? — вслух спросил себя Платонов и направился в палату.

17

Когда Бабеля признали годным к транспортировке в областную больницу (а Платонова, собственно, вообще никто не держал), Максим Леонидович пообещал прислать редакционную «Газель», и Константин вдруг задумался: что сказать Маше? Что он вообще от нее хочет? И почему хочет быть рядом с ней? На удачу выпало ее ночное дежурство, и после полуночи, когда она завершила обход палат, он приковылял на пост, но там ее не обнаружил. «Отмаливает опять кого-нибудь», — подумал с досадой, но тут же прогнал пустую злобу, вспомнив о Бабеле. На всякий случай заглянул в ординаторскую, Маша оказалась там: задумчиво сидела над чашкой чая и надкушенным рогаликом.

— Доброй ночи, — сказал Константин, и мгновенно впал в ступор. В сущности, он так и не знал, что еще он хочет сказать Маше. Потому растерялся, да и к тому же невольно залюбовался ее прекрасной задумчивостью.

— Не спится? Чай будешь? — встрепенулась Маша.

— Буду.

Маша нажала кнопку на электрическом чайнике и с вопросом поглядела на Платонова.

— Да садись, чего стоишь на трех ногах? — улыбнулась.

Но Платонов никак не мог сбросить странный морок, в голове или в душе — скорее, и там и там творился неподдающийся хоть какой-либо систематизации сумбур. Он так и висел на костылях, то поднимая, то опуская взгляд, который изначально был виноватым.

— Что с тобой? — прищурилась Маша.

— А доктор-то где?

— Домой уехал. Ребенок у него заболел. Если что, позвоню, приедет. Тебе доктор, что ли, нужен? Плохо тебе? — Маша с готовностью поднялась из-за стола и подошла ближе. — Плохо?

— Не знаю, — честно признался Платонов. — Но доктор мне не нужен. Только... не обижайся. Ты как-то к этому относишься... В штыки...

Маша заметно насторожилась, и Константин, почувствовав это, окончательно «поплыл», тряхнул головой, чтобы собраться, но фразы получались глупыми и сумбурными.

— Маш, я никогда не видел такой девушки, как ты. У тебя сочетание красоты внешней и внутренней. У меня вот здесь, — он кивнул подбородком на область сердца, — щемит. Или саднит. Не знаю даже. Мы завтра в обед уедем. А я не хочу. Не то, чтобы не хочу. Я без тебя не хочу.

Маша что-то пыталась сказать, вроде даже шептала, но Платонов не давал ей опомниться.

— Вот стою, как пацан какой-то. Просто, Маша, мне кажется, что я тебя полюбил. По-настоящему... И сказать ничего толком не могу, потому что по-настоящему у меня в первый раз. До этого я не знал, как это. Беда в том, что ты тут почти святая, а я... — дальше Платонов не знал, что говорить, а когда поднял глаза и увидел, что по щекам девушки бегут слезы, потянулся к ней правой рукой, роняя костыль, но она вдруг отступила назад и посмотрела на него так пронзительно, что сердце ухнуло и провалилось в черную бездну.

— Где ж ты раньше был? — тихо сказала Маша. Потом вдруг напряглась и горько усмехнулась: — Красивая, говоришь, святая?

— Да, я знаю, мне что-то рассказывали, но меня это не волнует, — нелепо заговорил Платонов, но Маша вдруг начала расстегивать пуговицы халата.

— Маш, т-ты... Ты неправильно меня поняла... — лепетал журналист, стыдясь своей неуклюжести, опуская глаза.

— Смотри, — не приказала, но твердо попросила Маша. — Смотри, и поедешь домой спокойно. Одному ухажеру этого хватило.

Константин вынужденно поднял глаза и у него окончательно перехватило дыхание.

Сначала он увидел стройное тело, но даже при свете настольной лампы в глаза бросились многочисленные шрамы на животе, груди — там, где позволял это видеть бюстгальтер. Жуткие шрамы, похожие на червей, впившихся в нежную девичью кожу.

— Господи... — на такие случаи у Платонова не было запаса слов.

Он снова потянулся к Маше, но она так же твердо отстранилась.

— Они хотели пустить меня по кругу. Вип-сауна... гогочущие братки, бизнесмены и даже политики мелкого масштаба. Заказали для одного, а понравилась многим. Вот тебе и красота, Костя. Хотела сбежать. Легонько побили. Начала вырываться, тогда распяли на длинном деревянном столе, где только что стояли кружки с пивом... Ноги привязали веревкой к ножкам, а руки прибили гвоздями. Жалели, что под рукой не оказалось «сотки»: мол, солиднее, и прибивать пришлось «восьмидесяткой»...