Козлов Сергей - Время любить

И, казалось бы, сегодня у нее тоже есть любовь. Причем любовь, помноженная на благополучие и все мыслимые в этом мире гарантии. Но, как ни крути, есть в ней привкус расчета, меркантильная затравка, зернышко такое. Расчет этот то тут, то там выползает, как кривая строчка на платье. И при этом глянь со стороны - живут душа в душу два любящих друг друга, два удачливых партнера, и в высшем свете показываются как эталон современной семьи.

А тут на огонек в прошлое заглянул совковый инженер Сережа Кошкин и сказал: любовь заработать нельзя, она сама по себе.

Нет, не хотелось Елене Андреевне вернуть сегодняшнего Сергея Павловича Кошкина, человека, погруженного в себя, имеющего налет седины на вечно неприбранной голове и прописанное на лице ироничное пренебрежение ценностями этой эпохи. Нет, Елене Андреевне не хотелось вернуться к нему даже после того, как он изобрел эту треклятую машину времени.

За последние годы Лена постоянным напряжением воли и стремлением к собственному успеху все же смогла уйти от него навсегда, вынести его накопившееся в ней присутствие за рамки души, за пределы сердца. Единственным, кто их связывал, был Виталий. Но отчего же так тоскливо и облачно было в последние дни? Еще труднее становилось, когда она замечала беспокойство Володи, который, в отличие от Сергея, готов был бросить ради нее все. А Кошкин так и не смог выбрать между семьей и военной техникой. Между детской мечтой о покорении времени и временем любви. А может, он и не выбирал никогда, не стояло перед ним проблемы выбора, а просто плыл Сережа Кошкин из самого безоблачного детства по течению; принесло это течение Лену Варламову - поплыл рядом; стала она грести к берегу благополучия, а его понесло дальше?

Отложив книгу, Елена Андреевна взяла телефонную трубку. Услышав глухой голос Кошкина, спросила:

- Ты все-таки был там?

- Тебе Рузский рассказал?

- Нет, я что-то такое помню... Наслоение воспоминаний. Зачем ты делаешь это?

- Прости, это было ошибкой.

- Ошибкой? Ты во мне разочаровался?

- Да нет, не то... Это надо увидеть и почувствовать. Прости, но с той Леной вы совершенно разные люди. Как будто соединенные только внешними признаками, красотой, но уже разделенные возрастом, несколькими привычками, голосом, именем... Но в то же время очень разные. Получилось, что я причинил новую боль и себе, и тебе. Действительно, нельзя войти в одну и ту же реку дважды.

- А ведь хорошее было время.

- Оно и сейчас не хуже. Не время меняется, меняемся мы. Мы бездумно растрачиваем данное нам от Бога наивно-почитательное восприятие мира, становимся прагматичными, растворяемся в быту, как в кислоте, и умираем еще до того, как наше тело прекратит свое физическое существование.

- Пытаешься философствовать?

- Отнюдь. Я очень устал, Лена. Я потерял друга, совершил массу глупостей, я очень много пью последнее время, я не вижу своего будущего и не хочу его видеть. У меня его нет! Потому и машина времени мне сейчас не нужна. Ничего мне не надо. Покоя хочется.

- Это ты сам для себя придумал. Ты опустил руки еще десять лет назад. Ты сдался обстоятельствам...

- Опять ты о своем. Проехали уже. Не надо, Лен. Я не пытался тебя перевоспитывать.

- Может быть, зря.

- Чего теперь говорить. Знаешь, за минуту до тебя мне звонил твой муж.

- Угрожал? - насторожилась Елена Андреевна.

- Нет, но очень хотел приобщиться к эксперименту.

- Из меркантильных интересов?

- Мне так не показалось.

Елена Андреевна облегченно вздохнула. Полминуты они молчали.

- Спасибо тебе, Сереж. За все. И за прошлое, и за настоящее. За все.

Кошкин не видел, как по щеке Елены покатилась единственная, но очень крупная слеза. В несколько каратов грусти. Эта слеза была признанием глубинной правоты Сергея, исходящей откуда-то из самых основ мирозданья, правоты, которую женщина может чувствовать, но с которой никогда не согласится. Корни ее переплетаются с корнями того самого древа познания, поливаемого слезами теряющего любовь человечества. Елена всхлипнула, но Кошкин уже не слышал, потому что трубка в его руках запела отбой.

* * *

Этот телефон в кабинете Марченко звонил крайне редко. Вместо вертушки на этом телефоне с незапамятных времен красовался старый советский герб. Михаил Иванович не разрешал менять ни аппарат, ни герб. Строго предупреждал секретарей: «Умру - меняйте, что вздумается, а сейчас не трогайте». За последние тридцать лет в трубке этого аппарата сменилось пять голосов. Вообще-то шесть, но Черненко в кабинет Михаила Ивановича позвонить не успел. Электронное нутро боевого оружия его интересовало меньше, чем кардиостимуляторы. В последнее время телефон звонил чаще, и генеральный всякий раз радовался, что он словно по наитию оказывался в кабинете, а не на больничной койке.