Козлов Сергей - Мальчик без шпаги

— Н-но... — хотел было что-то сказать Егор Семёнович.

— Я ничего не вскрывал, — улыбнулся в усы Вячеслав Иванович.

— Я ничего не видел, — подтвердил Сергей Сергеевич.

— Да, вот ещё что — вы завтра или в понедельник едете в больницу? — перевёл разговор на другую тему директор, одновременно опуская пуговицу в карман Тимофея.

18

Вечером отец и сын чаёвничали на кухне. До этого, как и полагается двум мужчинам в отсутствие хозяйки, умяли пару тарелок лапши быстрого приготовления. Егор Семёнович в этот вечер чувствовал себя нормально. Алкоголь отступил, напоминая о себе только непродолжительными сбоями в сердечном ритме да излишней потливостью. Глядя на сына, он вдруг с тревогой подумал, что по всяким там генетическим каналам их с Ириной пьянство может передаться Тимофею. Или, что не менее страшно, его детям. В дни трезвости его всегда мучило разочарование в самом себе, разочарование в Ирине, которая из красивой женщины позволила себе превратиться в отёкшую бомжеватую старуху. Муки совести накатывали, подобно цунами, напрочь смывая реальность и оставляя после себя кричащую пустоту. На улице казалось, что весь мир смотрит на тебя с пренебрежением и осуждением. И никакой мужской гонор, который, по сути, был лишь внешней оболочкой, не мог вытеснить или заполнить эту пустоту. Ночами на буровой эта пустота, сопровождаемая занудным воем дизеля, превращалась в мучительную бессонницу, поглощавшую пачками терпкие дешёвые сигареты. Мир казался неправильным и несправедливым как в пьяном, так и в трезвом виде. «Да не грузись, Семёныч!..» — успокаивали мужики и звали выпить в первый день на буровой. И они выпивали — всё, что привозили с собой, за один присест. Потом мучились, страдали от похмелья, но работали... И на пятый день вахты Егор Семёнович обычно снова начинал себя уважать: он все-таки трудится, зарабатывает на хлеб! Да, к тому же, не в уютном офисе с обогревателями и кондиционерами, тут и фумитоксы-рапторы воткнуть некуда. А если вахту отстоял, то почему б не выпить... И только сегодня вдруг пришло в голову, вспомнилось откуда-то из глубин школьной программы: «...тварь я дрожащая или право имею?..» Так заканчивались все сомнения по поводу приглашения отметить окончание трудовых будней. Выходит, тварь...

Всему на свете человек может найти оправдание, особенно — собственным слабостям и страстям, но боль, которая передаётся детям, извинения не находит. Психически нормальные люди даже на последней ступени падения это понимают.

— Тимош, — попытался отвлечь себя отец, — я вот думаю, если маме операция понадобиться...

— Щас, пап, — вдруг вскочил Тимофей, оставив недопитый чай, и устремился в свою комнату.

Егор Семёнович проводил его тревожным взглядом, но через пару минут Тимофей вернулся с общей тетрадью в руках. Когда он открыл её, отец увидел, что в толщине листов вырезан на всю глубину аккуратный прямоугольник, из которого посыпались на стол купюры разного достоинства.

— Здесь двадцать две тысячи триста рублей! — не без гордости доложил Тимофей. — На мопед хотел, на Крым хотел, но теперь маме надо...

— Ого...— растерялся Егор Семёнович.

— Пап, это не за один день. Я рыбу продавал...

— И краденое... как Вячеслав Иванович сказал.

Тимофей опустил голову:

— Я об этом не думал. Извини, пап... Но вы, когда пьёте, денег даже на хлеб не бывает. А я вам подбрасывал.

Егор Семёнович проскрипел зубами.

— Ладно, сын, забыли... Я как-то на храм деньги сдавал. Ну и вместе со мной этакий отпетый мордоворот, из тех, что пальцы веером. Старушка одна, когда он ушел, говорит: вот, мол, грехи замаливает, поганые деньги свои принёс. А я вдруг подумал: а что, было бы лучше, если б он эти деньги в казино проиграл, пропил, или, хуже того, взрывчатку какую на них купил?.. Промолчал я тогда. А вот теперь сказал бы... Насчёт денег — не переживай. Меня с работы ещё не выгнали. Рассчитают — и на лечение хватит, и на Крым. Бабушка звала, даже плакала...

— Пап, а вот эти деньги надо обязательно передать моему другу. Понимаешь, пап? — Тимофей достал из кармана ещё несколько банкнот и с надеждой посмотрел на отца. — Даже если он в тюрьме. Понимаешь? Он мне друг. Настоящий.

Егор Семёнович привлёк сына к себе и крепко прижал.

— Раз друг, значит, найдём хоть в тридевятом царстве и передадим. Я вот думаю, куда твою пуговицу пришить?..

За окном вкрадчиво, как бывает на севере, начиналась весна — одним только запахом, будоражащим душу. И потому так хотелось дышать.