Unknown - Короткий роман накануне дефолта

светофорами и с визгом тормозил! Так он ведь ещё и подрезал всех, кого

только мог, устраивая настоящий «слалом» в густом городском потоке. Но и

это ещё пустяки – любимым его трюком были приводящие в ужас всех

окружающих ускорения по встречной полосе с включёнными фарами. Слово

«лихач» – лишь блеклый намёк на то, кем становился за рулём этот

респектабельный и очень спокойный по жизни господин.

Подобная гонка способна привести человека в чувство, в каком бы

состоянии он ни находился. Уже через несколько минут после того, как они

тронулись в путь, Аникин начал оживать. Ему казалось, что его элегантный

«Галант» ревел, как перегруженный породой огромный горный самосвал без

глушителя, а из глубокого и удобного сиденья его постоянно выбрасывало то

на дверцу, то на сумасшедшего водителя. На всякий случай, когда они по

недоразумению, как выразился Сева, остановились на светофоре, он всё-таки

пристегнул ремень. Илья Иванович знал: взывать к бухгалтерской

рассудительности Купавина в данном случае было бесполезно – Сева по-

другому ездить просто не умел.

Окончательно он пришёл в себя, когда они выскочили на Лужнецкий

мост. Сейчас это самый обыкновенный московский мост, отлично

заасфальтированный и ничем не отличающийся от всех других московских

мостов. А тогда! Не существовало в мире подвесок, которые были бы не по

зубам Лужнецкому мосту весной девяносто восьмого года!

- Нет! Ну тут ехать просто нельзя! Тут надо лететь! Иначе колеса

отвалятся! – воскликнул Купавин и выжал сто сорок, продолжая при этом

вилять между автомобилями, как между флажками на горнолыжной трассе.

- Послушайте, водитель, а Ваша фамилия не Сапожник? – уже пытался

шутить Аникин, когда они опять притормозили у светофора недалеко от

цирка.

- Нет, я Севка Купавин со Звонарского переулка! Советский Союз!

Шумахеры отдыхают! – и он опять «сделал» всех со светофора.

Через двадцать минут этот кошмар завершился у крыльца какого-то

одноэтажного строения, окружённого соснами, где-то в районе Внуково.

- Ну что Вы сидите, сэр? С приземлением! Можете выйти и поцеловать

почву – Вы снова стоите на ней, – сказал Купавин, заглушив двигатель.

Именно это и хотел сделать Аникин, как только понял, что всё, к

счастью, кончилось без существенных потерь, но, собравшись с духом, беспечно ответил:

- Ты разочаровал меня, шофёр, – я так надеялся, что приобрету за твой

счёт новый автомобиль!

- Ха! Ты думаешь, мне легко!

Строение, у которого они «приземлились», внутри оказалось небольшой

частной баней. Распоряжалась в ней приветливая миловидная блондинка лет

тридцати пяти, чуть располневшая, но ещё вполне способная вызвать

заинтересованный мужской взгляд. Звали её Надежда Петровна. Сева явно

был здесь завсегдатаем и знал что да как. Он без лишних слов расплатился с

Надеждой Петровной, отрицательно мотнул головой на вопрос в её глазах и

направился к двери, за которой и начиналась, собственно, баня. А Илья

Иванович тем временем засмотрелся на смазливую банщицу – ему

понравились её мягкие и плавные движения, спокойное и наивное лицо с

широко открытыми голубыми глазами.

- Как же Вы тут одна? Почти лес, охраны никакой нет, не страшно? –

спросил он её.

- А у меня телевизор есть, - был ответ.

- Илюша! Не смотри так на Надежду Петровну, а то она сейчас пришлёт

девчонок с вениками, и они отходят тебя по полной программе! Иди сюда! –

крикнул Купавин.

- Слушай, а действительно, как она тут совсем одна? – спросил Аникин, входя в раздевалку.

- Не беспокойся, всё тут есть, только за другой дверцей…

- Понятно…

Они разделись и прошли в следующую комнату. Это была небольшая

гостиная с кожаными диванами и креслами, в центре её располагался низкий

стол, на котором лежали простыни и махровые полотенца…

Через треть часа, когда друзья вернулись из парилки (красные, горячие и

голодные), на столе уже был собран натюрморт из двух широких

металлических блюд: на одном - зелень и крупно порезанные помидоры, огурцы и разноцветные болгарские перцы, на другом - продолговатая горка

шампуров с блестящими жирным соком кусками баранины; рядом со всем

этим великолепием гордо задирал носик толстопузый чайник и, будто

вытанцовывая перед сим кавалером, подбоченивали ручки две массивные

чашки – вся троица была работы гжельских мастеров.