Агафонов Николай: Красное крещение

— Ну, святые угоднички Божьи, признавайтесь, куда золотопогонников подевали? А? Что молчите?

В это время в монастырь вкатилась бричка, запряженная в пару лошадок. На бричке в небрежной позе развалился комиссар полка Коган Илья Соломонович. Бричка остановилась, комиссар не торопясь вынул носовой платок и так же не торопясь протер пенсне, а затем уж сошел с брички и направился в сторону Крутова и монахов.

— Ну ты, с палкой, — обратился Крутов уже конкретно к отцу Тавриону, опирающемуся на свой посох и в упор смотрящему на него. — Чего насупился, как мышь на крупу? Прошло ваше время народ пугать карой небесной. Теперь мы вас пугать станем карой земной, а это куда уж поконкретнее будет. — И рассмеялся, довольный собой, поглядел на Когана: мол, вот я какой, полюбуйся, товарищ комиссар.

Глаза отца Тавриона засверкали гневом, но он, опустив взгляд, едва сдерживая себя, с достоинством, четко разделяя слова, произнес:

— Что вам от нас угодно? Потрудитесь объяснить, по какому праву вы врываетесь в обитель Божью?

Крутов в деланом изумлении поднял брови, повернулся к своим бойцам и подмигнул. Те засмеялись, один лишь Коган сохранял молчаливую брезгливость:

— Запомни, монах, — смеясь, сказал Крутов, — права мы ни у кого не спрашивали и не будем спрашивать: ни у Бога, ни у черта. — Потом, сразу посерьезнев, добавил: — А вот с тебя, черноризец, я спрошу: где ты офицериков укрыл? Да не вздумай отпираться, я сам видел, как они в сторону вашего монастыря шли.

Отец Таврион поднял строгий взгляд на Крутова и спокойно ответил:

— А я никого не видел. Извольте сейчас же покинуть нашу обитель.

Крутов уже собирался ответить на эти дерзновенные слова настоятеля, но тут неожиданно вмешался комиссар:

— Мне кажется, товарищ Крутов, у его высокопреподобия что-то со зрением случилось. Но мы это зрение ему поправим.

— А ведь ты прав, товарищ Коган, если человек не видит врагов революции, то он либо слеп, либо сам такой же враг. Я, вашу мать ети, — вдруг заорал Крутов, — весь монастырь наизнанку выверну, а золотопогонников найду.

При этих словах он соскочил с лошади и выхватил из кобуры маузер.

— Петров, Афанасьев, Собакин, обыщите храм. А вы трое со мной. Монахов охранять, чтоб ни один с места не тронулся. Если найдем офицеров, всю монашескую контру к стенке поставим.

И Крутов быстрым шагом направился к братскому корпусу. Комиссар продолжал брезгливо разглядывать настоятеля.

— Значит, не видели? Зубов! — позвал он своего возницу, вихлястого, развязного парня, явно уголовной наружности.

Когда Зубов приблизился, Коган склонился к его уху и что-то шепнул. Тот, глумливо ухмыльнувшись, кивнул Когану:

— Сейчас, товарищ комиссар, я ему мигом зенки вправлю.

Он вытащил из кармана складной нож и, поигрывая им, подошел к отцу Тавриону. Настоятель, не дрогнув, смотрел прямо в лицо Зубову. Того несколько смутил прямолинейный взгляд монаха.

— Чего, контра, зенки вылупил, — прошипел он и, обойдя архимандрита, стал позади него.

Зубов моргнул двум латышам, и те подошли к нему.

— Держите этого гада за руки, да покрепче.

Настоятель пытался отдернуть руки, но стрелки́, вырвав у него посох и отбросив его в сторону, крепко взяли отца Тавриона с двух сторон за руки выше локтей. Зубов подсечкой уронил настоятеля на колени и схватился одной рукой за подбородок. При этом клобук архимандрита съехал набок, а затем и совсем упал на землю. Зубов, запрокинув голову монаха лицом кверху, быстрым движением проткнул ему один глаз ножом. Отец Таврион, дико вскрикнув, вырвал руку у латыша, схватившись за глаз.

— А-а-а... — застонал отец Таврион, мотая головой из стороны в сторону, — что же вы творите, ироды окаянные?

Монахи охнули при виде такой жестокости и подались вперед. Но латышские стрелки с винтовками наперевес оттеснили их к стене корпуса и взяли в плотное оцепление. Степан закричал, но стоящий с ним рядом монах Гавриил обхватил его рот рукой и прижал к себе. Из широко открытых глаз Степана полились слезы на руку Гавриила.

— Тише, Степка, тише, — зашептал монах. — Сейчас и до нас, парень, очередь дойдет. Молись.

Но молиться Степан не мог, в глазах его застыл безмолвный ужас.

— Ну, вот теперь, монах, отвечай: видел офицеров? — задал свой вопрос Коган.

— Нет, изверги, нет, я никого не видел. Не видел, супостаты.

— А ты, Зубов, не долечил человека, — ухмыльнулся Коган, — видишь, он говорит, что не видел.

— Да как же так не видел? Ведь врет, сволочь, и не краснеет, — ухмыльнулся Зубов и снова достал нож. — Сейчас, товарищ Коган, мы это подправим.