Неизвестно - Разумихин Трое из сумы

На следующий день после разговора с Селезнёвым я позвонил Лобанову по его домашнему номеру, кото-рый мне дал Юра, и попросил об «аудиенции». Я зачастую так делаю по сей день. Для меня это своеобраз-ный тест на то, как человек воспримет такую постановку вопроса о встрече. Одни, что нормально, восприни-мают как шутку, другие нередко понимают всерьёз. Михаил Петрович принял как само собой разумеющееся.

Мы встретились с ним около здания Литинститута. Именно около, потому что внутрь меня он не пригласил и в само здание мы не заходили. Михаил Петрович приехал на своей машине. Она, помню, чем-то напомнила мне ту, на которой разъезжали Трус, Балбес и Бывалый в знаменитом фильме «Самогонщики». Не говоря ни слова об известных мне его трудностях, я предложил Лобанову написать, как мы решили с Селезнёвым, в майский номер статью на привычную для школы тех лет тему Великой Отечественной войны в современной советской литературе. И даже выбор рассматриваемых произведений оставил на его усмотрение. Стараясь быть деликатным, о том, что идея привлечь его в качестве автора исходила от Селезнёва, я даже не заикнул-ся.

Он совсем немного подумал и согласился. Правда, тут же сказал, что времени у него больше на меня нет, надо взглянуть, что-то там у машины с мотором. Я, собственно, и не напрашивался. Но подумал: интересный человек, можно подумать, что с подобными обращениями к нему целая очередь, и я один из неё, довольно надоедливый с такой мелочью – какая-то «Литература в школе».

А дальше было…

Впрочем, уместней будет сначала дать изложение событий с позиции самого Михаила Петровича, который счёл нужным и возможным осветить её в опубликованных им воспоминаниях:

«Шла как-то (в начале 1980 года) моя статья о военной литературе в журнале «Литература в школе». Прихожу в редакцию, читаю и вижу: вместо моего «русского характера» набрано «советский характер». Я в раж: кто исправил? Восстановить, или снимаю статью. Заведующий отделом с хорошей фамилией Разумихин, готовивший статью, пытается убедить, что менять поздно, журнал уже запущен в производство, к тому же интернациональное воспитание школьников... Меня это ещё больше подстёгивает: исправляйте или снимайте! Бедный сотрудник звонит в типографию главному редактору тоже с хорошей фамилией Устюжанин, передаёт моё требование, тот убедительно просит меня не переделывать текст, это сильно задержит выпуск журнала. Кончается тем, что «советский характер» убирается и занимает своё «законное место» гонимый «русский характер».

Уже с давних пор я вообще не употреблял слово «советский», и не потому, что был «антисоветчик». Это бы-ла реакция на русофобию, вполне откровенную и скрытую, под видом интернационализма. Уже и русский язык становился не русским, как в агрессивном стишке Роберта Рождественского: «Мой язык не русский, а советский». И эта реакция на русофобию закрывала глубинный, собственно русский смысл «сове-тизма», как с помощью излюбленных «измов» порочат советский период русской истории. Нет, не на совет-ском, а именно на русском языке говорили во всех республиках страны, и это было так привычно для русско-го слуха, что, помнится, я крайне удивился, когда в Армении, в Сарданападе, у памятника жертвам геноцида пятнадцатого года в первый и в последний раз встретил местных жителей, не понимавших по-русски».

Говорить что-либо об армянах, к великому удивлению большого русского патриота Лобанова, не понимав-ших по-русски, я не стану. И о Р.Рождественском, авторе «агрессивного стишка», тоже не буду. Я коснусь то-го, что попроще. И начну с того, что наш разговор с Михаилом Петровичем шёл не о «русском характере», хо-тя разговор о нём в статье присутствовал, а о «русском народе». Как мне представляется, есть тут некото-рая разница. И думать, что Лобанов слегка подзабыл или ошибся, не приходится. Про «хорошую фамилию» не случайно вспомнил – память не подвела.

Лобанов жёстко стоял на своём: ни одного словосочетания «советский солдат», «советский народ» в ста-тье не должно быть, потому что его точка зрения – победил «русский народ».

Моя позиция была следующей:

– Да, безусловно, отечество бросало в топку войны прежде всего (а как иначе?) своих русских парней и му-жиков. И я это знаю не только из повести Евгения Носова, но прежде от собственного отца, который рассказывал и о трагических днях сражения у Сталинграда, и о штурме Кёнигсберга, когда мы несколько дней напрасно укладывали солдатскими телами землю вокруг цитадели, пытаясь взять её штурмом в лоб, пока, наконец, не приняли единственно верное решение: отвели людей и тяжёлой артиллерией и авиацией раздолбали город-крепость и тогда уже вошли туда. Да, больше всего сложили свои головы в той войне, гово-ря современным политкорректным языком, представители титульной нации Советского Союза. Но ведь и в Брестской крепости, и среди панфиловцев были бойцы иных национальностей. Не только русские. Про них как, забыть? Стыдливо (сами не справились) прикрыть ясные очи?