Николаева Олеся - Инвалид детства

— О, у Лили Юрьевны, вы уж не беспокойтесь, они были полны ядрышками, — многозначительно заметила она. — Так вот, сестра ее была так мною очарована, что сказала: «Ирина, я бы хотела иметь вас дочерью».

— А вот та самая русская фея, которая не только доставила нам удовольствие лицезреть ее неземную красоту, но и выразила прелестное желание угостить нас здесь, в Париже, русской масленицей, — представила «небезызвестная француженка» Ирину своим утонченным и также небезызвестным гостям.

Ирина с достоинством чуть наклонила благородную голову, ловя на себе одобрительный взгляд старого Александра.

— Я посчитала, что вам будет приятно получить этот горячий привет из снежной России.

Стол украшала икра, поданная к блинам и привезенная в дар гостеприимным хозяевам.

Гости рассыпались в комплиментах, хваля ее французский выговор, осанку, кулинарные способности, вкус и обаяние.

— Ах, у меня давно есть тайное желание, — говорила она, словно ворожа над столом своими изящными руками, — открыть где-нибудь, где угодно — в Москве или у вас, в Париже, — маленький ресторанчик для избранных и пригласить вас всех провести там очаровательный вечер!

— Но я ответила ей : Эльза! — Ирина вдруг спохватилась, но, вспомнив, что та уже давно умерла, продолжала, — Эльза, — сказала я, — я чрезвычайно польщена вашим предложением и просто околдована им, но простите, — тут она выразительно посмотрела на старца Иеронима, ибо это был камешек в его огород, вернее, в его монастырь, — у меня есть мать! — она сделала паузу. — И по всем законам совести, морали, религии я считаю величайшим грехом от нее отрекаться!

Тут она опять сделала паузу, и ей показалось, что старец кивнул ей одобрительно.

«Он бесспорно неглуп», — подумалось ей.

— Отец Иероним, — жалобно затянул Лёнюшка, — помолитесь, чтоб мне не полнеть. А то я как располнею — у меня одышка, ходить тяжело... Я ведь как — то не ем ничего, а то как навалюсь — хоть целую кастрюлю картошки могу смолотить. А, отец Иероним?

— О, — сказала Ирина, — в этом нет проблемы. Я вам дам замечательную диету, вы сразу похудеете и не будете испытывать ни голода, ни упадка сил. Там все зависит не от калорийности продуктов, а от их сочетания. Это диета американских космонавтов, — пояснила она старцу.

— Отец Анатолий, а что там у тебя на приходе произошло? — спросил Калиостро.

— Да залезли какие-то молодчики в молельный домик. Напились церковного вина, облачились в ризы, прихватили с собой кое-какую утварь и иконы. Тут-то я их и застукал. «Попались, — говорю, богоотступники!» Тут их как гром поразил — запутались в облачениях да и упали спьяну! — отец Анатолий сиял.

— Нашу дачу тоже грабили, — сочувственно вздохнула Ирина. — И тоже, простите, сопляки какие-то, мальчишки. Там было много ценного: антикварное стекло, мебель карельской березы, плетеные венецианские кресла, дивные картины, столовое серебро. А они забрали какой-то ширпотребный японский магнитофон, коньяки, конфеты, нагрызли орехи, накидали фантиков — вот и все убытки...

— Да, — еле слышно промолвил старец, участливо глядя ей в глаза, — вот как получается в мире: каждый выносит то сокровище, которое впору его сердцу.

— Вы прекрасно танцуете, — говорил седой вальяжный американец, держа Ирину за талию. — Вы где-то учились или это природное дарование?

Кажется, это было на маленькой вечеринке в загородном доме, которой закончился роскошный голливудский прием.

— Все гораздо проще, — отвечала она грациозно. — В каком-то прошлом перерожденье я была маленькой итальянской танцовщицей.

— А кстати, — обратилась она к Калиостро, — когда я бывала в Лондоне или Париже, я имела знакомства со многими обломками русских дворянских родов. Может быть, я даже знаю кого-то из ваших родственников? Как ваша фамилия?

— Моя фамилия, — хмыкнул он, — совсем не соответствует моей сути.

— Не скромничайте, — ободрила его Ирина, — у вас вполне аристократические манеры! А Лиля Юрьевна, — Ирина глубоко вздохнула, — конечно, не могла примириться со своей мумифицированной оболочкой. И она в конце концов кинула перчатку судьбе, которая обошлась с ней так жестоко, промурыжив ее столько времени на этом свете уже безо всякого толка, и — отравилась!

— Да, — произнес Калиостро с глубоким вздохом, — ваше житейское море было весьма бурным!

— А как вам понравилась наша Пустынька? — спросил ее старец.

— О, — ответила она, — у вас очень мило. Но позвольте мне высказать и кое-какие критические замечания на этот счет. Знаете — я такой человек — совсем не умею лукавить!