Николаева Олеся - Инвалид детства

— Он уж и потерять его боится, и присвоить хочет навеки, и привязать к себе, верно?

— Допустим.

— А уж если этот предмет-то любимый кого другого предпочтет этому, любящему, — то уж тут-то настоящая мука и начинается, так ведь?

— Да вы говорите, говорите, не переспрашивайте, я все понимаю.

— Ну и ясное дело, как уж тут свобода! Сплошная неволя, да и только! А коли неволя — тут уж и недовольство, и ропот, и обида, и ненависть... Следственно — там, где начинается земная любовь, там и прощай, свобода! А? Логика! А небесная? Небесная-то любовь?

— Да вы философ! — торжественно произнесла Ирина, перебивая его. Она вдруг сделала строгое лицо. — Александр! Откидывая все соображения высшего порядка, я хочу тебе заявить, что у тебя есть кое-какие обязанности по отношению и ко мне, и к отцу.

— Ты имеешь в виду наследство?

— Кстати, и наследство тоже.

— Да я отдам тебе все, все до копейки! Пойдем завтра в какую-нибудь контору, и я напишу доверенность на твое имя, и ты все получишь сама. Но я-то, я-то зачем тебе нужен?

— Вот, — Ирина обвела глазами присутствующих, — вот как расходятся христианские заповеди о любви с поведением того, кто считает себя христианином.

— Да если ты говоришь, что уважаешь Христа, так почему же ты первая не веришь Ему? — закричал Саша в каком-то неистовстве, выплескивая разом все накопившиеся у него за эти полгода доводы. — Если Он такой добрый, такой честный, призывавший людей любить друг друга, то почему же по-твоему получается, что Он при этом великий обманщик и соблазнитель?

— Я этого не говорила!

— Не говорила, а все же по-твоему выходит, что это так! Что же этот выдающийся, как ты считаешь, честный человек все время повторяет, что Он — Сын Божий? Что Он умрет и в третий день воскреснет? Что Он исшел от Отца и идет к Отцу? Что по воскресении Своем Он привлечет к Себе всех верующих в Него? Что Он придет в сонме ангелов во Второе Пришествие и будет судить живых и мертвых? А? Если бы Он был всего-навсего человек, то выходит — Он что, лгал? Значит по-твоему получается, что правильно распяли Его иудеи как искусителя?

— Он не обязан нести ответственность за фантазии своих полуграмотных учеников, — ответила она ему сдержанно и даже мягко. — А вот ты здесь стал настоящим фанатиком, маньяком, истерикующим неофитом. Я теперь отлично понимаю, почему здесь от тебя все отмахиваются!

— Кто, ну кто от меня отмахивается?

— Я теперь понимаю, по какой причине тебя неделями не желает видеть твой старец, почему этот иконописец не приглашает тебя на чаепитья, а этот — высокий, — она хотела сказать Калиостро, — Дионисий третирует тебя как сопляка и мальчишку. Ты здесь стал большим роялистом, чем сам король, большим католиком, чем сам Папа Римский!

— Кто, кто тебе сказал это? — оторопел Саша. — Да отец Иероним любит меня бесконечно, потому что он всех любит и не может не любить! Отец Таврион учит меня писать иконы, я его ученик, понимаешь ты это? А с отцом Дионисием мы часами, слышишь, часами гуляем и разговариваем!

— Да, — ядовито усмехнулась она, — ты бы поусерднее таскал трубы , поискуснее красил заборы и похудожественнее тер краски!

— Кто наговорил тебе этой ерунды? — Саша в отчаянье глянул на монаха Леонида. Тот заморгал и втянул голову в плечи. — Леонид, это ваша работа? Для того вы меня зазывали к себе писать письма и все расспрашивали про отца Тавриона да про отца Дионисия, чтобы послужить после внештатным осведомителем? Я всегда чувствовал, что вы только юродствуете, прикидываетесь этаким дурачком — «идиотизм»! «шифрания»! — а сами превосходно во всем разбираетесь! «Бога надо проповедовать не какими-то там рассказами, а собственной жизнью и смертью!» — передразнил он Лёнюшку. — Так-то вы проповедуете? Только зачем вам это понадобилось? Это коварно! Коварно!

— Не строй из себя, Александр, этакую оскорбленную добродетель, — перебила Ирина. — Это тебе не идет. Это дурная игра: раньше я был плохой мальчик, жил среди негодяев, пил, курил, воровал из дома вещи и книги, а теперь вот исправился и стал чист, как ангел небесный. Чтоб валяться пьяным на голой земле, необязательно уезжать за тридевять земель!

Саша с ненавистью посмотрел на убогого монаха и вышел, шваркнув дверью так, что уничтожил на потолке последние признаки штукатурки.

— Монашествующий ковбой! — с усмешкой кинула ему Ирина. — Ну, — она посмотрела на монахов и улыбнулась, — продолжим наши богословствования? Я вот была в Америке на премьере фильма «Джизус Крайст супер стар» — «Иисус Христос суперзвезда» — перевела она деликатно, — и он меня совершенно, совершенно потряс: какая музыка, хореография, пластика, эксцентрика! Сколько экспрессии! Просто феерия! Магия! Там такая пронзительная импульсивная музыкальная тема — я бы напела, но боюсь ошибиться. И потом — это моление о чаше! Просто грандиозно! Оно перемежается фрагментами с распятием, снятым в различных ракурсах...