Петров Александр - Дети света

Дальше чередой последовали события, которые «легли в цепочку». Во время работы Петру понадобилось уточнить смысл слова английского происхождения, для чего открыл он словарь иностранных слов. Книга «сама собой» распахнулась на букве «Б» и он прочел:

«Богема [фр. boheme букв. цыганщина] ¾ обозначение среды художест­вен­ной интеллигенции (актеров, музыкантов, художников, литерато­ров), для которых характерен беспорядочный, беспечный образ жизни при отсутствии обычно устойчивого материального обеспечения; образ жизни, быт такой среды».

Чуть позже в метро он открыл «Жизнеописание старца иеросхимонаха Стефана (Игна­тен­ко)» и там прочел:

«В середине 1960-х годов в двери беленького домика у Кабан-горы постучали. Ирина Никитична доверчиво открыла дверь. Внезапно, сваливая ее с ног, старушку потащил, закружил какой-то пестрый вихрь. Оказалось, в дом ворвалась толпа цыган. С гортанным, хриплым смехом цыгане влетели в келью старца. Некоторые из них с криками угрожали ему и даже подняли на батюшку руку. Стефан молча крестился и молился. Так же неожиданно цыгане скрылись, производя невероятный шум. Перепуганная Ирина Никитична побежала к соседям. Оказалось, что в окрестностях никто цыган не заметил. Люди взволновались за жизнь чтимого старца. Что было это за странное посещение? Не бесовское ли нашествие? Батюшка Стефан молчал».

Вечером Петр присутствовал на кухонном приеме подруг жены. По телевизору показывали похабные бесчинства тусовки шоу-бизнеса. Одна из дам взяла пульт и пробежала по всем каналам. Оказывается, буквально весь эфир был наводнен кривляниями, наркотиками, развратом и пошлостью. Да еще в таком виде, что даже заядлые телевизионщицы скривили бордовые губы.

Субботним утром Петр проснулся в веселом расположении духа. Серия телефонных звонков отвлекла его от утренней молитвы. Таким образом, на вежливое повторное приглашение Бориса «на встречу с богемой» неожиданно для себя он ответил согласием. И даже приступил к облачению в костюм «для выхода в люди».

Где-то на стадии повязывания шелкового галстука с британских берегов, во время легкомысленного подпевания песенке, доносящейся из-за стены «…ай-ай-ай замочили негра, а он встал и пошел»… В ту самую ответственную секунду, когда изогнутая галстучная стрела нырнула в петлю для завершающего затягивания в классический «обратный узел»… Его внезапно сотряс надсадный кашель. Потом чуть не вывернул наизнанку многократный глубинно-вакуумный чих. Затем к этой канонаде подключилось беспрестанное извержение из носа в две струи, не считая мелких брызг. Впрочем, к понедельнику, аккурат к началу рабочего дня, это «мокрое дело» столь же внезапно исчезло. «Не шали, Петенька! Нехорошо».

Спустя полгода Петр взял в руки собственную книгу. Погладил обложку, полистал страницы, попахивающие почему-то керосином… и ничего! Никаких таких счастливых эмоций в себе не обнаружил. Произошло примерно то же, что и с иконой: «Конечно, есть тут и мой труд, только не моя она ¾ эта книга ¾ и все тут».

Во время процедуры обнюхивания и самоанализа за ним во все глаза наблюдала юная девушка. Петр улыбнулся ей и спросил:

— Ты кто?

— Я Таня, обложку вашей книги оформляла. Нравится?

— Очень. Спасибо за хорошую работу. Ты, наверное, старалась?

— Признаться, да.

— А у меня сын тоже компьютером увлечен.

— Это не его, случайно, вы описали в своей книге под именем Никита?

— Его. Только никому, ладно?

— Тайна на веки, — улыбнулась девушка, слегка порозовев.

«Какая у нее приятная улыбка, и смущаться еще не разучилась, — подумал Петр. — Вот бы моему парню невеста была…» Вслух же сказал:

— Можно я дам твой телефон моему Вадиму. Может, обучишь его дизайну? В жизни пригодится.

— С удовольствием, — кивнула Таня и снова зарумянилась.

— Ну что ж, Танечка. Еще раз большое тебе спасибо и до встречи.

В электричке Петр увлеченно перечитал собственную книгу и удивился: «Неужто я написал это год-два назад? Сейчас посади меня за стол и заставь написать подобное, наверное, и не смогу. А если и смогу, то уже по-другому. Мягче, что ли… плавней, глубже. Годы, знаете ли, седины, внуки там ¾ все это обязывает и накладывает…»

И тут его озарило: «Да просто ты подрос, седовласый младенец во Христе. И нет сейчас в тебе того неофитского горения, когда что ни день, то открытия и чудеса. Когда благодать от первой исповеди наполняла сердце весенним светом. И жила там беспрерывно месяцами и грела, светила, веселила. Теперь ты стал тяжелым и ленивым. Раньше, только позови ¾ вспархивал и летел к чудотворной иконе, в дальний монастырь, к старцу. И не думал о том, где ночевать, что кушать, во что одеться: Господь управит.